— Agua, — сказал он. — Necesito agua[308].
Не сводя с него глаз, она попятилась к прилавку. Взяла с полки стакан, налила в него из бутылки, поставила на прилавок и отступила.
– ¿No hay un vaso más grande?[309]
Она на него тупо вылупилась.
— Dame dos, — сказал он. — Dos[310].
Она взяла второй стакан, наполнила и поставила рядом с первым. Он положил на прилавок доллар, взял стаканы и вышел. На дворе стоял серый рассвет. Звезды поблекли, и по всему небосводу проступили темные громады гор. Осторожно держа стаканы в обеих руках, перешел улицу.
Когда добрался до сложенного из ящиков убежища, свеча еще горела; он взял оба стакана в одну руку, отвел занавеску и опустился на колени.
— Ну вот и я, дружище, — сказал он.
Но, не успев договорить, уже увидел. И медленно поставил стаканы наземь.
— Братан, — сказал он, — а братан?
Парень лежал, отвернув лицо от света. Глаза его были открыты. Билли позвал его. Так, будто надеялся, что тот не успел уйти далеко.
— Братан, — сказал он, — а братан? Вот черт побери. Братан! Вот ведь дрянь-то какая приключилась, — сказал он. — Уж такая дрянь, что хуже некуда. Не так, что ли? О боже! Дружище. Черт подери.
Взяв тело парня на руки, он поднялся и развернулся.
— Проклятые бляди, — сказал он.
Он плакал, слезы ярости текли по его лицу, и, не обращая на них внимания, он взывал к беспросветному дню, взывал к Богу: как же тот не видит, что у него тут прямо перед глазами творится.
— Ну погляди же! — кричал он. — Ты видишь? Неужто ты не видишь?
Выходные кончились, серые рассветные сумерки понедельника высветили процессию школьников, совершенно одинаковых в одинаковой синей форме, они куда-то шли по хрустящему песочком тротуару. У перекрестка женщина, которая их вела, ступила на мостовую, чтобы перевести через дорогу, но тут увидела черного от крови мужчину, который шел, неся на руках тело друга. Она подняла руку, и дети остановились, столпившись с прижатыми к груди книжками. Мужчина прошел мимо. Они не сводили с него глаз. Мертвый юноша на его руках лежал запрокинув голову, его приоткрытые глаза уже ничего не воспринимали — не видели ни стены, ни улицы, ни бледного неба, ни этих детей, крестившихся, стоя в сером сумраке. Мужчина с его ношей прошел и навсегда исчез с того безымянного перекрестка, а женщина вновь сошла на мостовую, дети за ней, и все продолжили движение к местам, которые были им предначертаны, как кое-кто верит, давным-давно, задолго даже до начала мира сего.