— Когда уезжаешь?
— Утром.
— Но это же тебе не обязательно.
— Мне ничего не обязательно, кроме как умереть.
— Ты не передумаешь?
— Нет, сэр.
— Что ж… Ничто не бывает навсегда.
— Кое-что бывает.
— Да. Кое-что бывает.
— Мне очень жаль, мистер Мэк.
— Мне тоже, Билли.
— Мне следовало бы лучше за ним присматривать.
— Это бы всем нам следовало.
— Да, сэр.
— Тот его двоюродный брат… Он объявился около часа назад. Тетчер Коул. Звонил из города. Сказал, что они наконец-то отыскали его мать.
— И что она им сказала?
— Он не сообщил. Сказал, что они не получали вестей от него целых три года. Что на это скажешь?
— Не знаю.
— И я не знаю.
— А вы поедете в Сан-Анджело?
— Нет. Может, надо бы. Но нет.
— Да, сэр. Что ж…
— Отпусти это от себя, сынок.
— Да мне и хотелось бы, но… Наверное, надо, чтобы прошло какое-то время.
— Я тоже так думаю.
— Да, сэр.
Мэк кивком указал на посиневшую и распухшую руку Билли.
— А тебе не кажется, что надо бы насчет этого показаться врачу?
— Да ну, это ничего.
— Мы тут тебе всегда будем рады. Если будешь работу искать. Армия тут все забирает себе, но мы найдем, чем тебе заняться.
— Спасибо.
— В котором часу уезжать собираешься?
— Ранним утром.
— Ты Орену говорил?
— Нет, сэр. Нет еще.
— Ну, с ним-то вы, скорей всего, за завтраком увидитесь.
— Да, сэр.
Но увидеться им не пришлось. Он выехал еще в темноте, задолго до света, и, пока ехал, солнце поднялось и снова закатилось.
Следующие годы были для Западного Техаса годами ужасной засухи. Он продолжал переезжать. В тамошних местах работы не было нигде. Ворота пастбищ стояли открытыми, на дороги намело песку, и по прошествии нескольких лет стадо коров, да и любого другого скота, стало там редкостным зрелищем; он продолжал кочевать. Текли дни этого мира. Текли его годы. Пока он не стал старым.
Весной второго года нового тысячелетия он жил в Эль-Пасо в отеле «Гарднер», работая статистом на киносъемках. Когда эта работа кончилась, он никуда не съехал. В холле отеля стоял телевизор, мужчины его возраста и помоложе по вечерам сходились туда и, сидя на старых стульях, смотрели, но телевизор ему был малоинтересен, да и люди эти мало что могли ему сказать, как и он им. Деньги кончились. Через три недели его выселили. Седло свое он давно уже продал, так что, когда он оказался на улице, при нем была лишь сумка с надписью «Американский образ жизни» да скатка с постелью.
В нескольких кварталах на той же улице была мастерская по ремонту обуви, и он зашел туда спросить, нельзя ли починить его сапог. Сапожник глянул на него и покачал головой. Выношенная подметка стала не толще бумаги, и нитки, которыми она была пришита, прорвали кожу. Тем не менее он унес сапог в заднюю комнату, зашил его на своей машинке, вернулся и поставил сапог на прилавок. Денег за это не взял. Сказал, что держаться это дело все равно не будет; так и вышло.