Одноглазая старуха-criada[75] была первой, кто пришел к ней на помощь; стоически доковыляв по коридору в своих стоптанных тапках, она пихнула дверь и обнаружила, что девушка выгнулась на кровати в дугу и яростно содрогается в конвульсиях, будто на нее напал какой-то инкуб. У старухи были с собой ключи на ремешке, прилаженном к короткому огрызку палки от швабры, старуха быстро обернула палку простыней и сунула девушке в зубы. Изгибаясь, девушка билась и содрогалась, а старуха взобралась к ней на кровать и, прижимая к постели, удерживала. В дверях появилась вторая женщина со стаканом воды, но старуха, мотнув головой, отослала ее прочь.
— Es como una mujer diabólica[76], — сказала женщина.
— Vete, — крикнула ей criada. — No es diabólica. Vete[77].
Но в дверях уже начали собираться проститутки заведения, понемногу набиваясь в комнату, — все с лицами, намазанными кремом, в папильотках и всякого рода ночных рубашках и пижамах; галдя, они собрались около кровати, одна протиснулась вперед со статуэткой Святой Девы в руке; воздев ее, она стала крестить ею кровать, в то время как другая схватила руку девушки и стала привязывать ее к угловому столбу кровати кушаком от халата. Губы девушки были в крови, и проститутки — то одна, то другая — подходили и обмакивали в кровь носовые платки, будто вытирают ей рот, но тут же, спрятав платок, уносили его с собой, а губы девушки продолжали кровоточить. Распрямили ей другую руку и тоже привязали, а вокруг кто нараспев читал молитвы, кто тихо крестился, а девушка выгибалась и билась, а потом ее глаза закатились, стали белыми и она одеревенела. Все понесли из своих комнат фигурки святых и позолоченные гипсовые коробочки с освященными в церкви предметами, кто-то уже принялся зажигать свечи, когда в дверях, в рубашке и жилете, появился хозяин заведения.
— Эдуардо! Эдуардо! — закричали все.
Войдя в комнату, он жестом всех отослал. Сбросил иконы и свечи на пол, ухватил прислужницу за руку и отшвырнул.
– ¡Basta! — вскричал он. — ¡Basta![78]
Проститутки сбились кучкой, всхлипывая, запахивая халат на качающихся грудях. Отошли к двери. Одна criada держалась твердо.
– ¿Por qué estás esperando?[79]
Та сверкнула на него единственным глазом. Но с места не сдвинулась.
Откуда-то из-под одежды он извлек итальянский складной нож с черной ониксовой рукояткой и серебряным заплечиком, наклонился и, срезав путы с запястий девушки, схватил одеяло и прикрыл им ее наготу, после чего сложил нож и убрал его так же бесшумно, как перед этим выхватил.
— No la moleste, — прошипела criada. —