— Ни хрен-нас-се! — вырвалось у Билли. — Он же теперь на улицу ногу сможет высунуть!
Не отрывая рук от доски, на которую облокачивался, Хоакин отступил с таким видом, будто увидел в загоне нечто настолько ужасное, что невозможно смотреть. Но отступил он, просто чтобы плюнуть, и он плюнул — как всегда, задумчиво и медлительно, — после чего вновь сделал шаг вперед и опять стал смотреть за изгородь.
— Caballo[2], — сказал он.
Тень бегущего рысцой коня пронеслась по доскам, по его лицу и скользнула дальше. Он покачал головой.
Они прошли вглубь помещения, туда, где поверх ограждения загона были приколочены две доски два на двенадцать, взобрались на них и сели, упершись каблуками в нижние доски, закурили и стали смотреть, как Джон-Грейди работает с жеребенком.
— Чего он думает добиться от этого птицеголового сукина сына?
Билли покачал головой:
— Каждый когда-нибудь находит коня себе под стать.
— А что это за штуку он надел жеребчику на голову?
— Недоуздок с наносником. Кавессон называется.{5}
— А чем ему не угодило обычное оголовье?
— Его об этом и спроси.
Трой наклонился, сплюнул. Поглядел на Хоакина.
– ¿Qué piensas?[3] — спросил он.
Хоакин пожал плечами. Он со вниманием смотрел, как конь на длинной корде ходит кругами по корралю.
— А ведь этого коняшку к удилам уже приучали.
— Ну, как бы да.
— Похоже, он вознамерился его заново переучивать.
— Ну-у, — протянул Билли, — есть у меня подозрение, что если он чего вознамерился, то, скорей всего, своего добьется.
Сидят смотрят, как конь ходит по кругу.
— Может, он в цирк его готовит?
— Нет. Цирк у нас вчера вечером был, когда он пытался на нем верхом прокатиться.
— Сколько раз конь его сбросил?
— Четыре.
— А сколько раз он снова на него взбирался?
— А сам не догадаешься?
— А он что — признанный специалист по переучиванию порченых лошадей?
— Пошли отсюда, — сказал Билли. — Сдается мне, он эту упрямую скотину будет работать до вечера.
Они спустились, пошли к дому.
— Да вот хоть Хоакина спроси, — сказал Билли.
— О чем это он меня должен спрашивать?
— Понимает ли тот ковбой в лошадях.
— Сам-то он говорит, что ни в чем ни уха ни рыла.
— Это я слыхал.
— Говорит, что ему просто нравится это дело, вот он и старается как может.
— А ты как думаешь? — сказал Билли.
Хоакин покачал головой.
— Хоакин говорит, что у него методика странная.
— Вот и Мэк говорит то же.
Пока не дошли до ворот, Хоакин молчал. Но у ворот остановился, обернулся к корралю. И наконец сказал, что это ведь не очень важно, любишь ты лошадей или нет, если они тебя не любят. И добавил, что к лучшим тренерам, которых он знал, лошади так и липли. Например, Билли Санчеса, говорит, лошади провожали в уборную и ждали, пока он не выйдет.