Не было никакого Геныча?.. Хм… Хм… Лосося?.. Ну, туда вон, в предбанник. Надо писать черными чернилами. Девочки, кубанский лосось!
Компьютеры умолкли. Стало страшно. Фантомы-блондинки все повернулись лицами к Козловым.
Бумага мешка марки «крафт» звучала как наждак.
– Какой запах! – закатила глаза одна из блондинок, вытаскивая свою голову из мешка. – Неужели и у нас водятся?.. Неуж?.. Такая прелесть.
– Родина – Техас, Соединенные Штаты, – скупо прокомментировал Сергей.
Ольга стояла восклицательным знаком, именинницей. И таким же маленьким восклицательным знаком, пальцем, тыкала воздух:
– Это он – ловец. Это он – мастер. Муженек мой золотой. Золотце.
Золотце стоял и радостно хватал воздух ртом, как рыба-толстолобик на солнышке.
Нужный документ через три дня уже трепыхался в пальцах у Ольги Владимировны Козловой прямо перед носом ее мужа.
– Дали аренду! Но попросили еще мешок рыбы. Для кого-то сверху.
Этого добра-то было не жаль. Буффало, чуя неладное, шел косяками к разрастающемуся, уже трехметровому в диаметре, кругу лотосов.
Так голубые киты совершают самоубийство, выкидываясь на берег.
3
Баул. «Ба» – это когда поднимаешь. «Ул» – когда опускаешь. Дощато-картонные, покрытые искусственной фиброй чемоданы неизвестно когда появились в семье Козловых. Смутно Сергей помнил, что достались они от дедушки Сосипатыча. Странное это отчество он встречал всего раз, в каком-то рассказе о В.И. Ленине. Сосипатыч в селе Шушенском учил Ильича кататься на коньках.
И другая ценность обитала в семье Козловых – словарь Ожегова. Книга по объему немного уступала баулу, но досталась Козловым от учительского прошлого Оли. Ольга называла с ударением на последний слог. Ожегув. А Сергей – на второй: Ожегов.
На первой странице словаря находился черно-белый, сделанный пером или карандашом портрет потешного старика в круглых очках. «Профессор, снимите очки-велосипед». Иногда Серега Козлов заглядывал в словарь, чтобы убедиться в том, что езда произошла от слова «ехать». А «ехать» возникло от «езды». Есть причина у Ожегова, чтобы смотреть на этот мир лукавыми глазами.
– Ул! – отдалось по всему вагону, когда Серж, Сержик и Сергей Андреевич (три в одном) поставили эти семейные чемоданы рядом со старичком, который всей своей внешностью походил на словарь Ожегова. Вернее, на его портрет.
– Добрыдень! – коротко, чтобы выровнять дыхание, сказал Козлов.
Старик «Ожегов» конечно же улыбался той самой улыбкой. Был он коротко пострижен, ершиком, по-современному.
И закивал головой, быстрехонько подтверждая: «Добрыдень, добрыдень, добрыдень, добрыдень».