, родила, говорит, девочку. А мы не поверили – вдруг обманывает? Не может у ней все так хорошо быть. Муж звонил, а мы ему просто сказали, что увезли».
Я хотела было сообщить Арсению, однако ни у него, ни у моей бывшей свекрови нет телефона. У соседей же дома была только безногая старуха, которая не могла подозвать Арсения, но передать обещала.
Отец Аси продолжал пить, приданое для малышки, отправленной в детскую больницу, покупала я, потому что мать Аси задержалась. Таджики сменились другими.
Забирая Асю из роддома, я предложила ей пожить у меня. Она смущенно, прочти испуганно, отказалась. Я не настаивала, ведь переезд означал бы, что Ася целыми днями будет одна, а оставлять ее наедине с младенцем казалось мне рискованным.
Впервые после развода я говорила с Арсением по телефону. Словно не с бывшим мужем, а зятем или свояком, удивляясь, что он может быть мне родным и чужим одновременно, человеком безразличным, но волею судеб опутанным пуповиной, которая тянется к плоду моего чрева.
Я убеждала Арсения увезти малышку домой сразу же, как только ее выпишут, но Арсений не понимал меня. Я говорила с ним несколько раз, поджидая его звонков у Аси, добиваясь. Он решительно не знал, что мне-то, мне-то надо от него и от Аси. Отвечал настороженно, пытаясь распознать подвох, все наши разговоры как в ямы проваливались в глухие паузы. Он советовался с бабами. Бабы подозревали с моей стороны колдовство. Арсений был с ними согласен, но в действенность колдовства не верил.
Я покупала все нужное малышке, встречала в аэропорту Асину мать (на похоронах она не забыла о коммерции – с ней была целая фура багажа), доставала лекарства. Эти потные хлопоты приносили мне горделивое осознание: я делаю то, чем должен бы заниматься Арсений, в честном бою отнимаю у него мужество.
Я много времени проводила с Асей. Мы сидели у нее или на детской площадке возле дома. Ася говорила или молчала, не требуя ответа, а я смотрела на нее, собирая в ларчик памяти черты и жесты чудесного существа, полуразумной русалки, прекрасного нечеловека.
Ася умела скрывать свою красоту под слоями косметики. Она становилась похожей на дешевую куклу. Я никогда не просила ее этого не делать – мне хотелось одной обладать сокровищем: знать, как прекрасна Ася.
Иногда я спрашивала ее: «О чем ты думаешь?» Она неизменно отвечала одними и теми же стихами:
Так, мечтаю.
А о чем – сама не знаю.
Однажды Ася попросила сходить с ней в церковь. Расписные своды приняли ее как свою. В благовонном дыму, неподвижно склоненная, Ася напоминала восковую мадонну.