В детском отделении для онкологических больных давно прописался стойкий запах смерти, неделю назад здесь умер очередной ребенок. Медсестры плакали, они так и не смогли привыкнуть к смерти. Кто следующий? «Только не мой сын», – подумала Дашкова. Она посмотрела в окно и увидела свое отражение в немытом стекле, как в зеркале. Какая я страшная, подумала молодая женщина, рассматривая себя. Заостренные черты лица, длинные пшеничного цвета волосы, тусклый цвет кожи, дешевый ситцевый халат в мелкую незатейливую ромашку. Тень, жалкая невзрачная тень «Елены Прекрасной»! А когда-то ее любили мужчины, дарили цветы, посвящали ей песни, сходил по ней с ума сам Александр Чертков. Все самое яркое и красивое, впрочем, как и самое горькое связано с ним. Она посмотрела на сына, и в отекших чертах опухшего бледного личика узнала своего Сашу, которого еще продолжала любить. Малыш похож на отца. Он вздохнул, как будто прочитал мысли матери, медленно открыл глаза и сонно замяукал:
– Ma, мама.
– Паша, сыночек, давай пописаем.
Ребенок сполз покорно с кровати, Елена подставила горшок. Неприятный запах мочи ее не отпугнул, при химиотерапии это естественно. Она надела цветные штанишки сыну, уложила его в кровать. Ребенок всем своим видом показывал, что ему плохо, хныкал, его знобило.
– Где болит? – заботливо спросила мама.
– Тут, и тут, и здесь, – болели руки, ноги, спина, голова. Малыш худым указательным пальчиком показывал, где у него болит. Мама целовала в больное место, изображая добрую фею.
– Уже легче?
Паша одобрительно замотал головой, Елена знала – скоро он снова захнычет. Она нежно обняла двухлетнего сынишку и тихо запела песню, которую ей мама напевала в детстве: «Ты моя манюня, мамина кукуня, ты мой серпанченчик, мамин манушончик». И так по кругу, до бесконечности Песня не имела никакого смысла. Набор слов, который в их семье передавался по наследству. Бабушка пела эту песню маме, мама – Елене, а она в свою очередь постоянно напевала ее сыну. Абракадабра магически действовала на детей, через пять минут Паша уснул. Сон для него сейчас самое действенное лекарство, считала Елена. Пусть малыш набирается сил. Дверь тихонько открылась, медсестра попросила Дашкову срочно подойти к лечащему врачу и заверила, она за Пашей присмотрит.
Зинаида Тимофеевна Шульц – дама пенсионного возраста. С тугим пучком седых волос на голове, по образу и подобию которой в советское время рисовали плакаты «Родина-мать зовет!». Свою женственность Зинаида Тимофеевна подчеркивала крупными, как у царя Соломона, серебряными кольцами, которые носила исключительно на указательных пальцах. В отделении для онкологически больных детей ее боялись и уважали, даже главный врач детской больницы при встрече заискивающе интересовался ее настроением. У Зинаиды Шульц семьи никогда не было, единственный в ее жизни мужчина бросил Зинаиду Тимофеевну в день свадьбы, на этом ее личная жизнь закончилась. Себя, без остатка, врач посвятила больным детям, окружающие об этом знали. Несмотря на преклонный возраст, Шульц посещала семинары в столице, запоями читала специальную медицинскую литературу, поэтому коллеги за глаза называли ее «ходячей энциклопедией». Она никогда не ошибалась в медицинских прогнозах, поэтому медики и родители слушали Зинаиду Тимофеевну, открыв рты, боясь пропустить хотя бы одно ее веское слово.