Худой, задумчивый парень вздрогнул, как птица, сидящая на ветке, которую неожиданно испугал громкий звук.
– Нет, Александр Евгеньевич, как можно. Вы – мой кумир, учитель, гуру. Как можно!
– Врешь, ты мне завидуешь, каналья!
– Нет. Я не завидую, Александр Евгеньевич. Как я смею…
Олег Качалов устал от театрализованного представления. Он понял, переговоры сорваны. Черт сдал Зюскинда на откуп индусам. Фотограф учтиво попрощался и покинул территорию ночного клуба «Филин», которая в дневное время стала надежным пристанищем для главных фигурантов «Родни».
Через пять минут, после важной встречи, между Графским и Качаловым состоялся серьезный телефонный разговор, а еще через минуту индусы осознали: шантаж не удался, они проиграли.
Иван сидел за одним столом с Чертом, боясь сделать лишнее движение, посмотреть в его колючие глаза. Он молодой, неопытный, не уловил хитрой игры водочного гуру, которого боялся и боготворил. Иван работал в юридическом отделе корпорации «Родненькая», сегодня его вызвал начальник отдела и приказал побыть в роли помощника самого Александра Евгеньевича. Как оказалось, миссия помощника далека от почета и уважения. Ивану стало страшно, он хотел срочно возвратиться в юридический отдел. Там выжить у него больше шансов.
– Для меня важно, чтобы индусы поняли – судьба Зюскинда меня не волнует. Как думаешь, я справился с этой задачей? – поинтересовался Черту Ивана.
– Так вы намеренно в судьбе помощника не захотели принимать участие? А я думал, вам на Зюскинда наплевать. Ой, простите, Александр Евгеньевич!
– Качалов хотел меня шантажировать, не на того нарвался. Зюскинд знает много секретов, думаю, он меня не сдавал. Если бы у них существовал на меня компромат, они бы его в ход еще вчера пустили. Ничего нет. Ничего!
– Какой вы, Александр Евгеньевич!
– Иван, хватит сопли глотать, передай Морозову, пусть он свяжется с нашими информаторами в отделении милиции и выяснит, как там Зюскинд. Только осторожно! Пристального интереса не проявлять.
Елена Дашкова слышала истошный детский крик из соседней палаты, медсестра ставила капельницу ребенку. Малыш кричал так, как будто его без анестезии разрезали на мелкие кусочки. Страх. Боль. Обида. Реакция больных детей прогнозируема, они всегда бурно реагируют на людей в белых халатах. Через месяц онкобольные маленькие пациенты городской больницы привыкают к боли. Точнее, у них просто нет физических сил, на нее реагировать. Елена посмотрела на Пашу, ее ребенок крепко спал. Его худая, голая ножка торчала из-под одеяла. Она с нежностью укрыла сына. Второй курс химиотерапии медленно убивал рак, нарушая обменные процессы в организме ребенка, ослабляя его. Волосы на маленькой головке сына поредели, на лице отсутствовали брови и ресницы. Детский крик за стеной стих, остались жалкие всхлипывания, ребенок не понимал, за что над ним так издеваются взрослые.