– Ну, Тамара, ты даешь! А еще коммунистка! Двойной жизнью живешь! На людях выпячиваешь напоказ свою фальшивую ненависть к верующим, а у самой-то в хате целый иконостас! Как это можно понимать? Тома, непорядок! Двум господам служить нельзя!
Мать, смутившись, сказала в свое оправдание:
– Это ведь не мои иконы, а мамины, а она ведь темная, безграмотная женщина. Всю свою жизнь не расставалась с ними. Церковь для нее дом родной. Ни одной службы не пропускала, а последнее время устроилась туда и работать. Как же я могу у нее все это отнять?
– Ну да ладно! Я ведь пошутила. Людям простым партия не запрещает верить в Бога. Пусть верит. Это ее личное дело. Советская власть мирится с этим. Часть церквей оставлено для простолюдинов. Пусть ходят, если им невмоготу. Пусть принимают свой опиум. А нам, Томочка, нужно быть бдительными, а то ненароком и в нашей среде появятся почитатели Бога. Вот новое поколение подрастет, тогда может быть и закроем остатки пока еще действующих храмов. Тогда и покончим раз и навсегда с пережитками прошлого. Что за народ такой?! Когда встречаешься с некоторыми, то в глаза льстят. А за глаза нас поносят, на чем свет стоит. Не боятся! Страху не стало! Мы говорят рабочий класс! Гегемон! А Гегемона уважать надо! Вы партийные вот вы и работайте! А одна баба перед праздником Великой Октябрьской революции не разрешила секретарю парткома на ее балконе флаг вывесить. Покрыла его трехэтажным матом и добавила, что у нее там белье, поганить которое она не намерена. Вот и вспомнишь добрым словом Иосифа Виссарионовича. А наш Леня все твердит: «Народ уважайте!». Сколько уж воли дали, а им и этого мало. Диссиденты появились. Хотят жить по западному. А я этот запад ненавижу! А бабушки наши тянут нас в прошлое, да и детей наших без нашего разрешения крестят, как будто от этого потом польза, какая будет. Вот и твой Володенька, наверное, крещен помимо своей воли? Все норовят в младенчестве сделать это. И чтобы было шито-крыто, чтоб никто не знал. Запретный плод сладок.
– Да, Сонечка! Не скрою, мама окрестила его. Такую нервотрепку мне создала. На бюро меня вызвали, разобрались, поставили на вид. Дело прошлое. Вот и иконы эти я на помойку выброшу – придет время. Сколько у меня из-за нее неприятностей! Устала я с ней беседовать – ничем не свернешь. Хоть кол на голове ее теши, все равно будет делать по-своему. Она там еще долго будет жить, может без нее я, и наведу здесь порядок. Вот живет, даже телевизор в чулан вынесла. Говорит, что он вреден. Вон видишь, репродуктор со времен войны все хранит. От него, говорит, вреда мало. А знаешь, Сонечка, почему вреда мало? Да потому что радиолиния не работает. Во время войны, говорят, нужен был, а сейчас просто так, для мебели. Вот так-то Сонечка, ты должна понять, как мне трудно с ней.