Кроме словесной эквилибристики, адмирал, как и ранее, подписывал также и приказы об усилении боевой подготовки. Их для него готовил начальник штаба Н.А. Матусевич. Он из всех сил старался поддержать в командующем боевой дух. Так, циркуляром штаба № 31 от 19 июня предписывалось на кораблях "начать ружейную вспомогательную стрельбу". Для чего требовалось "взять из экипажа обратно все приспособления", а "стрельбу дробинками и прицеливание вести возможно чаще". Приказом № 206 от 17 июня обобщался весьма поучительный опыт отражения восьми атак японских миноносцев 10 и 11 июня.
В последующие дни отдельные корабли или отряды выходили в море для поддержки огнем сухопутных позиций. В их проводке через мины участвовали и катера "Цесаревича". Сам броненосец в море не выходил. Как флагманский корабль, он своими сигналами управлял всей жизнью и действиями флота. Большую помощь корабль 26 июня оказал "Севастополю". В его кессоне, только что (25 июня) установленном, от искр электрической резки (при удалении рваных краев конструкций)воспламенился порох, осевший в корпусе после взрыва японской мины. От загоревшейся в кессоне парусины огонь перекинулся во внутренние помещения корабля, где загорелись столы и койки. "Цесаревич" и спасательное судно "Силач" в считанные минуты успели подать на "Севастополь" пожарные шланги и быстро справились с пожаром.
25 июля в Порт-Артуре была получена телеграмма наместника № 24 от 18 июля, в которой он, выражая несогласие с протоколом от 4 июля, напоминал, что "флот, имея свое особое назначение, отнюдь не может связывать свою участь с судьбой крепости. Нельзя допустить, чтобы он ради обороны крепости мог бы сделаться трофеем неприятеля и погиб от своих рук". А так как на приход "Балтийской эскадры" ранее декабря рассчитывать не приходится, то для флота в Порт-Артуре не может быть иного выхода, "как напрячь все усилия, энергию и, очистив себе проход через неприятельские препятствия, выйти в море и проложить путь во Владивосток, избегая боя, если позволят обстоятельства".
Требование о безоговорочном прорыве, изложенное еще в телеграмме от 18 июня (получена в Порт-Артуре 20 июня), было подтверждено к исполнению телеграммой от 21 июля (получена в Артуре 26 июля). На этот раз приказание подкреплялось резолюцией императора: "Вполне разделяю ваше мнение о важности скорейшего выхода эскадры из Артура и прорыва во Владивосток".
Убедившись, что время уговоров прошло, командующий, решив демонстрировать свое особое усердие в исполнении высочайшей воли, совершил новое преступление. Не считаясь с интересами подготовки кораблей к бою, он счел возможным предать забвению даже категорические указания наместника об обязательном обсуждении в собрании командиров всех возможных вариантов плана боя. В своем неудержимом стремлении продемонстрировать молниеносное исполнение высочайшей воли, проявляя удручающе нелепое усердие, он уже утром 26 июля объявил собранным им флагманам и командирам свое решение о выходе на следующие утро. Это был особый талант глуповской (по Салтыкову-Щедрину) "распорядительности", которым так славилась русская бюрократия. И лишь из-за неготовности "Севастополя", который только еще собирался снять свой кессон, выход отложили на сутки.