Столь малое число провожающих в мир иной объяснялось зимой. Веранда не отапливалась, и температура в ней была такая же, как и на улице. Родственников собралось не меньше десятка, как местных, так и приезжих. Но ни у кого не было чувства утраты настолько сильного, чтобы терпеть холод возле покойницы, в слезах вглядываясь в родные черты. Поэтому все кемарили в тёплом доме. Радости, конечно, по этому поводу не было, но не было и сожалений, тем более слов, что ей ещё жить бы, да жить. Бабушке было всё-таки за сто лет. Была констатация печального факта, мол, прибрал бог, наконец, все там будем. Семья испытывала чувство облегчения. По общему мнения бабка чересчур зажилась, и, по правде говоря, здорово всем осточертела.
Несмотря на преклонный возраст, бабушка Секлета из ума не выжила. Вместо того, что бы тихо сидеть где-нибудь в уголочке, она, в меру сил, вела себя активно, то есть вмешивалась, куда не надо, и устраивала склоки. Впрочем, бабушка Фрося говорила, что она и в молодости была скандалисткой. К тому же она ещё и выпивала. Свою маленькую пенсию она получала сама, и аккуратно её пропивала. Что-либо поделать с этим было невозможно. Дом был записан на неё, и этим козырем она ставила всех на место. Со временем на её закидоны махнули рукой, и терпели старушку как дополнительный налог. Справедливости ради надо сказать, что впервые она выпила водочки, когда ей было уже под восемьдесят, и потихоньку втянулась. Скорее всего, от скуки. Ровесники почти все вымерли, а те, кто остался, по дряхлости на посиделки не ходили.
Хлопнув стаканчик или два, она шла на любимую лавочку в палисаднике, расстилала ряднушку, садилась и заводила песню. Исполнялись относительно современные песни, в основном из репертуара Марии Мордасовой. Затем ложилась и дремала, временами взвизгивая. Похмельем не страдала, что говорило о хорошем здоровье. Зимой она почти не выпивала в силу погодных причин, поскольку лавочка была недоступна. В этот раз её сбила с толку оттепель. Петька куда-то убежал, и дома никого не было. Достав припрятанную бутылку, она махнула грамм сто пятьдесят, и пошла на лавочку. Когда её хватились, то она уже окоченела. У неё на лице застыла блаженная улыбка, видно умирать ей было очень приятно.
Всё это вихрем пронеслось у Володьки в голове. Ему необходимо было как можно быстрее избавиться от улик, а другие проблемы решать по мере их поступления. Единственным местом, куда можно было спрятать поросят, был гроб с покойницей. Володька быстро достал из мешка спящих пятачков, и положил их под бока бабушке Секлете, а сам мешок засунул её под ноги. Расправив белый покров, он убедился, что ничего не заметно. Бабуся была тщедушной, и дополнительные тела не выпирали. Василь Васильевич открыл глаза и спросил,