– А почему здесь?
– Место глухое, не сразу поймет, где он находится. И я тут засёк пчелу. Где-то недалеко улики стоят. Сейчас конец медоноса, а в это время пчёлы кусачие. В самый раз.
Пока Родион вымазывал лицо объездчика мёдом, Максим приводил велосипед в беспорядок. Он умело прослабил гайки седла и болт руля. Теперь на велосипеде ездить стало невозможно. Велосипедные ключи бросили в бедарку, исключая возможность привести транспортное средство в порядок. Затем аккуратно засунули велосипед объездчику под ногу, якобы он с ним упал. Родион смотал кнут, и положил его на багажник велосипеда, зажав пружинным держателем. После чего сели в бедарку и покатили обратно на пруд.
Там по-прежнему было пустынно. Кошкин был легче, но ребятам пришлось попотеть, затаскивая его в бедарку. Кое-как они уложили его частью на сиденье, частью на дно, и поехали в станицу. На окраине Родион примотал вожжи к бедарке, они слезли и пустили коня самоходом. Умный конь, знавший все дороги, спокойным шагом пошёл на родную конюшню. Сзади бедарки болтался садок с десятком карасей. Донки остались на пруду.
Объездчик проспал около двух часов. Сон его был беспокоен. На его лицо надоедливо садились мухи и пчёлы. Сквозь сон он хлопал себя по щекам. Шустрые мухи улетали, а неповоротливые пчёлы гибли, но перед этим успевали вонзить жало. Бзык спал бы ещё, но его разбудила боль в ухе, куда заполз неведомый жучок. Поднимаясь, он запутался в велосипеде и упал, загнав в ладонь огромную колючку гледичии, или по местному дикой акации. Наконец он вышел на дорогу и осмотрелся. У Бзыка возникло много вопросов. Где он? Где бедарка? Почему на велосипеде? Почему кнут на багажнике? Обрывки мыслей как-то скакали, а жук в ухе мешал сосредоточиться. Постепенно аналитическое мышление немного восстановилось, и он решил, что в первую очередь нужно вернуться домой, а остальное потом. Но куда идти? Всё-таки он был объездчиком, сыном полей, и сообразил, что если он приехал сюда на велосипеде, то от него на пыльной дороге должен остаться след. Действительно, след был, и местами довольно чёткий. По нему он и отправился, ведя рукой велосипед. Объездчика шатало, но понемногу он приходил в себя. В конце концов, до него дошло, что на велосипеде можно ехать. Хотя он не катался на нём лет тридцать, но такие умения не забываются. Он взгромоздился на двухколёсного друга и тронулся. Но метров через десять седло под ним вильнуло, обошёлся руль, и Бзык грохнулся на дорогу, ссадив локоть и колено. Проклиная ненадёжную технику, он затопал дальше пешком. Его муки трудно описать – жажда, боль в руке и колене, жук в ухе. Но всё это было мелочью по сравнению с мучениями правой ноги в тесной обуви. Туфель хотелось забросить, но босиком было ещё хуже. Через полкилометра на пятке образовался пузырь. Он сорвал лист подорожника, приложил его к пятке, и поджимая пальцы ноги, заковылял дальше. Примерно через час он узнал местность, и «нить Ариадны», то есть велосипедный след, завернул к Ивановскому пруду. На нём никого не было. Бзык умылся, нашёл родник и напился. Стало легче, и он двинулся в станицу. Начинались сумерки. На улице его не узнавали, и немудрено. С распухшим лицом он походил на жирного калмыка. Мучимый неизвестностью, он прямиком отправился к дому кума, чтобы отдать велосипед, и узнать у него про всё. Зайдя во двор Кошкина, он поставил осточертевший велосипед к забору возле калитки. Вышла жена учётчика и спросила,