– Ой, сыночек, – начала Валерия Ивановна, – перестал бы ты с ней общаться. Видела я её, когда вы приходили ко мне, что-то не то в ней. Чувствует сердце материнское, что-то с ней не так. Может, не надо, а?
– А может, я без тебя разберусь, а? Как ты думаешь? Я люблю её, а она любит меня. Скоро я на ней женюсь. А если ты не прекратишь о ней так говорить, то никакого приглашения ты не получишь. Не хочу, чтобы моя родная мать так отзывалась о любви всей моей жизни.
– Я поняла, сыночек. Извини меня, дуру старую. Может, я действительно ничего не понимаю. Но я всё равно желаю вам счастья. Желаю тебе счастья.
– Ладно. Всё. Мне пора. Пока.
«Любимый сыночек» ушёл, даже не закрыв за собой дверь. Валерия Ивановна до последнего смотрела ему вслед, пока он проходил по коридору. Она надеялась, что он обернётся и улыбнётся ей на прощанье. Она ждала этого. И я видел, как она стояла и смотрела. Маленькая старенькая больная женщина ждала, когда человек, которого она вырастила, воспитала и научила всему, хотя бы просто посмотрит на неё на прощанье. Она так и не дождалась. Он открыл железную дверь в конце коридора, и захлопнул её со всей силой, что была сосредоточена у него в руках. Валерия Ивановна ещё немного постояла в дверях. Она всё ещё надеялась на то, что быть может, он остынет, успокоится, вернётся и поцелует её на прощанье. Спустя несколько секунд, она закрыла дверь и повернулась ко мне. Пусть и не сразу, но я заметил, как глаза её уже не были такими сухими, как были, когда я пришёл. С лица исчезла та улыбка. Дыхание у неё перехватило, и на мгновение я заметил, что она не дышала. Лишь потом услышал, как она глубоко и быстро вздыхает. Я посмотрел на неё и увидел в той женщине, которую никто никогда не любил, которая, по мнению остальных, была явным воплощением Бабы-Яги, обычную женщину. Маму. Я увидел в ней свою маму. Ванину маму. Женину маму. Я увидел в ней всю силу боли, пронзившую материнское сердце. Я понимал, что она ничем не отличается от других женщин. Этот человек был для неё всем. Она любила этого человека больше всех на свете. Кроме него у неё никого не было. Никто не приезжал к ней, чтобы навестить её и спросить, как у неё дела или просто узнать о её самочувствии. Никто не жил вместе с ней. У неё не было даже домашнего питомца, с которым она могла бы провести время. На работе её не любили и отзывались о ней не самыми лестными словами. Она была одинока. Она была сама по себе. Прожив так долго в довольно большом доме в полном одиночестве, она поняла всю важность человека, находящегося рядом, но никак не могла воплотить это в любовь к ближнему. Я увидел в ней человека, который отдал всё своё сердце и всю душу человеку, который только что ушёл. Которого она так долго ждала, и который так скоро ушёл. Кроме большого дивана, роскошного ковра и мини-бара, я заметил в комнате фотографии. Фотографии молодой Валерии Ивановны с её сыном. С новорождённым, потом в его шестой день рождения. На его выпускном. И просто совместное фото. Я видел, как счастливы были её глаза. Я видел, как счастлива была она. Они были вместе, и ей никто не нужен был. Они проводили рядом друг с другом каждый день, будь то поход в парк или просто прогулка по дворику. Она была рядом с ним, когда он болел, и её материнское сердце не находило себе места, когда она видела, как он страдает и мучается. Она всеми силами хотела ему помочь, но не могла. Все, что она могла, это ждать действия таблеток. Она была рядом с ним в день, когда он впервые влюбился, и радовалась с ним вместе так, будто это она влюбилась. И она была рядом, когда ему впервые разбили сердце. Она ходила за ним, наблюдала, сидела у его кровати и гладила его, пытаясь успокоить. Она ходила за ним, словно собирая частицы разбитого сердца, чтобы склеить его и снова подарить любимому сыну. Она отдала бы всё на свете, чтобы он был счастлив. Она бы отдала за него свою собственную жизнь. За него. Ради него. Она всегда была рядом с ним, в горе и в радости, в моменты упоения успехом и горечи поражения. Она всегда была там, рядом с ним. Всегда…