Мадемуазель была не в более веселом настроении. Она не плакала, но ее обращение было сурово и гневно. Она говорила рассеянно и отвечала с раздражением. Ее глаза блистали, и видно было, что она силится сдержать слезы и прислушивается к каждому звуку, доносившемуся извне.
– Ничего нового, мосье? – сказала она, садясь на свое место и бросая при этом на меня быстрый взгляд.
– Ничего, мадемуазель.
– В деревне обыск?
– Кажется, что так.
– Где Клон?
При этом она понизила голос, и на лице ее усилилось выражение тревоги. Я покачал головой.
– Думаю, что они его заперли где-нибудь, – ответил я, – и Луи также. Я не видел ни того, ни другого.
– А где?.. Я думала найти их здесь, – пробормотала она, искоса поглядывая на два пустых места.
Слуга принес кушанья.
– Они скоро будут здесь, – спокойно ответил я. – Но не будем терять времени. Немного вина и пищи подкрепят силы мадам.
– Мы переменились ролями, – сказала она с печальной улыбкой. – Вы сделались хозяином, а мы – гостями.
– Пусть будет так, – весело сказал я. – Советую вам отведать это рагу. Полно вам, мадемуазель, ведь голодать не полезно ни при каких обстоятельствах. Хороший обед не одному человеку спас жизнь.
Это было сказано, кажется, немного некстати, потому что она задрожала и с испуганной улыбкой посмотрела на меня. Но тем не менее она уговорила сестру приняться за еду, а затем и сама положила себе на тарелку немного рагу и поднесла вилку к губам. Но через секунду она снова опустила ее.
– Не могу, – пробормотала она. – Я не могу проглотить ни кусочка. Боже мой! Быть может, теперь как раз они настигли его!
Я уже думал, что она зальется слезами, и раскаивался, что уговорил ее сойти к обеду. Но ее самообладание еще не было исчерпано. С усилием, на которое было жалко смотреть, она совладала с собой, снова взяла вилку и заставила себя проглотить несколько кусочков. Затем она бросила на меня выразительный взгляд.
– Я хочу видеть Клона, – прошептала она.
Человек, прислуживавший нам, в эту минуту вышел из комнаты.
– Он знает? – спросил я.
Она кивнула головой, причем ее прекрасное лицо странным образом исказилось. Ее губы разжались, и за ними показались два ряда плотно сжатых зубов; два красных пятна выступили у нее на щеках. Глядя на нее в эту минуту, я почувствовал мучительную боль в сердце и панический страх человека, который, проснувшись, видит, что падает в бездну.
Как они любили этого человека!
На мгновение я потерял способность речи. Когда я взял себя в руки, мой голос звучал резко и хрипло.
– Он хороший доверенный, – сказал я. – Он не может ни читать, ни писать, мадемуазель.