Представить себе Лизу, которая злится на весь мир, Константинов не мог. Он знал ее одиннадцать лет и ни разу не слышал, чтобы она повысила голос или сказала о ком-нибудь дурное слово. Она могла быть взвинченной, нервной, но никогда не кричала и не злословила, всегда оставалась доброжелательной и приветливой – даже с теми, кто этого не заслуживал.
Вот уже одиннадцать лет все, что делала и говорила Лиза, вызывало у полковника совершенно детский, телячий восторг.
Она сняла темные очки. Большие светло-серые глаза казались еще больше и светлей на загорелом тонком лице.
– Так и быть, – вздохнула Лиза, – я попрыгаю на солнцепеке вместо Глебушки. Только если опять обгорю, виноваты будете вы оба, изверги.
Она подняла с гальки ракетку и тут же приняла сильную подачу сына. Следующую она пропустила – непроизвольно повернула голову в сторону моря, где подплывал к буйкам широким брассом ее любимый полковник.
Елизавета Максимовна вовсе не хотела сейчас играть в бадминтон. Но если бы она отказалась, Арсюша полез бы в воду вслед за полковником. Ребенок отлично плавает, он доплыл бы с Глебом до буйков – туда, где уже качается на надувном матрасе невысокий, полноватый и совершенно лысый человек тридцати пяти лет. Между полковником и этим человеком должен состояться короткий непонятный разговор, который Арсюше слушать ни к чему.
– Мам, ну ты играешь или как?
– Играю! – Она ударила по воланчику и больше в сторону моря не взглянула.
Казалось, человек на надувном матрасе дремал, подставив круглое лицо беспощадному полуденному солнцу. Он даже не открыл глаза, когда полковник подплыл совсем близко и зацепился за качающийся красный буек.
– Привет, Мотя, – тихо произнес полковник, – обгореть не боишься?
– Нет, Глеб Евгеньевич, – ответил Матвей Перцелай, чуть приоткрыв один глаз, – мне не привыкать к солнышку. Я ведь местный. Во-первых, здравствуйте, во-вторых, поздравляю вас. Поздравляю с комсомольцем Ивановым!
– Как вычислил?
– Методом исключения. У Коваля и Зайченко – армянские капиталы, у Волковца – московские. А Иванов как бы чист. Все это время к нему налик шел чемоданами. Прямо-таки извержение зеленой лавы с горных вершин.
– Ты поэт, Мотенька, – улыбнулся полковник.
– Нет, Глеб Евгеньевич, «лета к суровой прозе клонят», как сказал классик. Что вам «гэбуха» в затылок дышит, знаете?
– В принципе – да.
– Сейчас без всякого принципа. Вполне конкретно. Сопит, можно сказать. Они, кажется, вам нежный привет через меня передали.
– То есть?
– Лариска, официантка из «Парадиза», болтала-болтала и вдруг про вашу Елизавету Максимовну спросила.