Чтения по случаю 80-летия Юза Алешковского ч. I (Авторов) - страница 9

Честно говоря, я ожидал чтения очередной монографии, посвященной гению русской (теперь уже и мировой) поэзии, Человеку, чья судьба вечно будет выглядеть в глазах просвещенных людей истинно героической, возвышенно трагической судьбой певца свободы, красоты Творенья, гонимого летописца – свидетеля неслыханно отвратительных уродств, что насаждались дьяволоподобной властью на всех кругах адского террора. И вдруг несказанно обрадовался, читая не просто литературоведческое, точней, поэтоведческое исследование Марины Глазовой, а захватывающе интересный Путеводитель по всем божественным пространствам Рая, по всем, выстроенным исключительно самими людьми, кругам Ада, которые – без поводыря! – прошел поэт Осип Мандельштам. Сей Путеводитель – к нему мгновенно проникаешься благодарным почтением, как к дантовскому Вергилию, – захватывал еще и потому, что он с ревностным вниманием, с проникновенной любовью вел меня то по закоулкам биографии поэта, то по столбовым дорогам его, посланного свыше, призвания, то по замысловатым, но всегда целенаправленным творческим путям, то по истолковываниям символических смыслов строк, строф, целых стихотворений, то по нелегкому бездорожью жизни бытовой, исполненной и маленьких радостей, и легендарных пощечин, особенно словесных, всегда бесстрашно влепленных в свиные рыла лубянских убийц и литподлецов, в вампирские мордасы водилы Страны Советов.

Гений Поэта чувствовал и понимал трагически безумный «поворот руля» и приказные смыслы «советов» Утопии. А сама она, обалдев от принудительного – под страхом расстрела – «энтузиазма», не приметила чудовищно иронического парадокса: погибельные для народов не только России «советы», в сущности, были инструкцией, как следует повыгодней для своей шкуры сверзнуться с винтовой лестницы эволюции и сойти с путей Преображения в безобразные человекозверства, в массовое доносительство, в террариумы лжи, лукаво выдававшей зло за добро, – словом, во все низины того, что в истории Гомо сапиенс всегда являлось и до сего дня является видоизмененными, поэтому не сразу распознаваемыми формами каннибализма.

Разумеется, в хищнически-злобных глазках нелюди и властительного водилы оболваненных, безмолвствовавших толп, в мстительных зрачках палача всех времен и народов поэт выглядел вредителем литературного процесса, демонстративно не желавшим приравнивать свое перо к «маяковскому» штыку. Однако бесноватый водила, как гиена, играющая с изловленным кроликом, не торопился с казнью обидчика – единственного из российских поэтов, осмелившегося влепить ему по усатым рябым мордасам громоподобную оплеуху «какым-та стышком», который – он это знал – неизбежно станет известным всему миру, ибо звуку, ибо эху таких пощечин – звучать в акустике Истории вечно.