Служба, как и всегда по будням, шла в нижнем храме. Голоса священника и монахини Серафимы, несшей клиросное послушание, были едва слышны, слов молитвенных прошений и песнопений разобрать было нельзя, только тихое позвякивание кадильных колокольцев было четким и различимым. Матушка Сергия пересекла трапезную часть храма, стала на свое настоятельское место напротив левого клироса и начала негромко подпевать вторым голосом. Голос ее был низок, четок, и слова службы стали более различимыми, хотя в понятные фразы все ещё не связывались. Впрочем, для стоявших в храме двух послушниц, нескольких трудниц и местных старушек-прихожанок, прекрасно знавших службы, не составляло труда восполнять пробелы в молитвах, а песнопения просто слушать.
Полуприкрыв глаза, матушка смотрела под ноги на потертый коврик. Бордовые и темно-коричневые узоры были едва различимы и по причине полумрака, и из-за великого множества ног, когда-то прошедших по нем. Остатки летнего тепла, еще сохранившиеся в полуподвале после жаркого лета, проникли сквозь мантию и рясу и быстро согрели. Вечное недосыпание от тепла давало о себе знать – веки матушки сомкнулись более плотно, и уже ни желтые язычки свечек, ни красные огоньки лампадок не тревожили ее. Только из-за мысли о возможной проверке и звуки собственного голоса ее мозг не погружался в короткое, но освежающее забытье сна. «Ну что они хотят проверять? И почему не позвонили из епархии, не предупредили? Может, это только досужие разговоры и слухи? Но как они к нам проникли, и кто их распускает? Может, отец Владимир? Ну ему-то что, ведь никакой выгоды? Обиды? Вроде не на что ему обижаться, ведь мы и не ссорились с ним никогда. А прихожанки? Им-то зачем, к тому же и польза им есть от монастыря немалая – на прошлой неделе несколько мешков пожертвованной муки раздали. Благодарили, благословения и молитв просили. Ну вот все-таки с батюшкой что?»
Мысль об отце Владимире вытолкнула ее из полузабытья, мозг начал работать более упорядоченно, соединяя обрывки воспоминаний и впечатлений. Когда отец Владимир пришел вместо ушедшего на покой старенького благостного отца Александра, с которым расстались в слезах и плаче, то приняли его настороженно, даже отчужденно. Хотя новый батюшка как батюшка – высокий, плотный, даже дородный, голос его хоть и тих, мягок, но с хрипотцой, он все время немного откашливается, ходит согнувшись, поеживаясь. Недомогает? Болеет? Расспрашивать и задавать вопросы никто не стал. В общем, и она, и сестры приняли новоназначенного без особой радости – новый священник всегда новые проблемы, а они от них так отвыкли за последние несколько лет при спокойном и рассудительном батюшке Александре. Но первые проведенные отцом Владимиром службы, благоговейные и неспешные по стилю, ей понравились, а его обращение с насельницами монастыря – ровное, доброжелательное, без особых привязанностей и лишнего любопытства – даже согрели ее сердце. Так протек весь год и все бы хорошо, да вот случай со скрепкой, происшедший в начале июня месяца, этот хрупкий монастырский мир нарушил и породил сумятицу и смущение в сердце матушки и, возможно, в душах сестер.