Тогда на молебне после воскресной литургии кто-то подал записку с поминанием о здравии. Прямо посередине, над нарисованным синей ручкой крестом была прикреплена скрепка. Отец Владимир после службы подошел к матушке, спросил, не знает ли она, что бы это значило, и подал ей сложенную половинку белого листка в клетку из школьный тетради. Матушка развернула его, увидела над столбиком имен обычную канцелярскую скрепку и сказала:
– Кто-то колдует, батюшка. Может, кто из деревенских бабок сказал, что вот так со скрепкой, дескать, чтоб скрепить, надо имена на поминание подавать. Тогда будет все по-настоящему и Господь услышит. Столько суеверий и путаницы, батюшка!
Отец Владимир долго не отводил глаз от записки, потом поглядел на матушку, покачал медленно головой, откашлялся и сказал лишь:
– Странно.
Матушка, взглянув на него, быстро скомкала записку и сунула в карман рясы. Непонятно, почему он так сказал? Может объяснение происшедшего его не удовлетворило, показалось непонятным? А может – несерьезным? Матушка пожала в ответ плечами. Повернувшись, отец Владимир неслышно удалился в алтарь, из которого в тот день не выходил так долго, что пришлось трапезничать без него.
Он появился только около полудня, вошел в трапезную, прочитал шепотом молитвы, перекрестил уже давно остывшие лапшу с грибами и картошку. На предложение подогреть лапшу он мотнул головой и начал медленно есть, неподвижно глядя на идеально белую скатерть на столе. Покончив с супом и картошкой, он попросил дежурную послушницу принести кипятку и чашку с пакетиком зеленого чая. Когда чашка оказалась перед ним, он потянулся за чайником с кипятком, но то ли неудачно перехватил, то ли был ли слишком задумчив и рассеян, но чайник выскользнул из некрепких пальцев, ударился о край чашки и перевернулся. Кипяток хлынул из-под отскочившей крышки на белую скатерть и мелким, но быстрым ручейком полился на подрясник батюшки. Он вскочил из-за стола, задев его, отчего из чайника выкатилась вторая волна кипятка и полилась маленьким водопадиком уже на брюки и туфли. Послушница Наталья, подававшая чай, стояла соляным серым столпом и смотрела на чайник.
– Чего уставилась? Полотенце! – вскричал батюшка и, выгибаясь и притоптывая, начал лихорадочно стирать рукавом воду с подрясника.
Он толкнул стул и выскочил из-за стола, что-то шипя и все сильнее взмахивая рукой, словно с чем-то или кем-то борясь, отталкивая, пытаясь отбиться. Схватив поданное полотенце, он стал истово тереть подрясник, потом брюки, потом промокший рукав. Потрудившись с минуту, он скомкал полотенце, бросил его на стол, повернулся и, было уже, собирался выйти из трапезной, как, взглянув на все еще неподвижно-испуганную послушницу, сказал: