– Матушка, – позвал отец Владимир, – можно с вами перемолвиться? Я хотел бы сейчас вам кое-что сказать.
Матушка неловко уперлась руками в аналой, неторопливо, даже нехотя распрямила спину и взглянула на явно смущенного батюшку, который старался на нее не смотреть – его глаза косили в сторону то алтаря, то входа в храм.
– Видите ли, – кашлянул он, – я думаю, что ситуация некоторым образом разрешилась и объяснилась.
– Что значит разрешилась? Что вы имеет в виду? – в ее голосе удивление смешалось с неожиданно откуда появившемся раздражением. – Вы что, успели переговорить с матерью Серафимой? Без моего присутствия?
– Нет, нет матушка, я просто вот что хотел сказать… – он оглянулся на глубокий полумрак храма, где горела только дежурная лампа над входом и несколько лампад перед особо чтимыми иконами, откашлялся. – Я хотел сказать, что с матерью Серафимой не говорил, но вот что получилось. Как-то все неудобно…
Он запнулся, поглядел матушке в глаза – испуг метнулся тенью от пламени лампады, и замолчал.
– Так что объяснилось? Скажите внятно и по порядку.
– Когда я дал возглас, и вы ушли на крестный ход, ко мне подошел алтарник. Знаете, он все слышал в пономарке, когда мы с вами разговаривали. В общем, – отец Владимир опять замялся, – это – он.
– Кто он? Что вы хотите сказать? – матушка почувствовала, как кровь прихлынула к голове – гул переходящий в гудение раздался в мозгу. – Это он все проделывал?
– И да, и нет. Видите ли, – смущение отца Владимира почти исчезло, – когда приносили записки, то они иногда были скреплены скрепкой. Так вот эта святая простота, дабы скрепка не терялась, прикреплял ее сверху на одну из записок, прямо над крестом, дескать, на ящике заметят и скрепку снимут. Экономил, так сказать. Обычно он это проделывал после молебна или службы, но иногда в спешке или просто по старческой забывчивости делал это заранее. Вот так они и попали мне на молебен.
– А как скрепка попала под тарелку на литию?
– Да ведь на столике для литии он и сортировал по вечерам записки, вот, видимо, снял скрепку, положил ее и забыл. Ему же под восемьдесят, – извиняясь, закончил отец Владимир и, слегка улыбнувшись, поглядел на матушку.
Матушка глубоко, явно сдерживая себя, вздохнула, поглядела на отца Владимира, потом перевела взгляд на выход.
– Знаете, батюшка, давайте поскорее забудем эту историю. Она, может, и анекдот, но кто знает, как ее воспримут и что скажут. А то и в епархию напишут, ведь у нас традиция такая – писать, да не правду, а что-нибудь с воображением и прикрасами. Ну, да ладно.