- Алло! Сережа, это мама. Закончили наши маляры, надо убирать. Приезжай.
- Да! Я немедленно еду! - завопил я с таким нетипичным для меня трудовым энтузиазмом, что мама осторожно спросила:
- С тобой все в порядке?
- Разумеется, - очень уверенно ответил я и, даже не позавтракав (плевать, дома покормят), помчался домой двигать мебель, отмывать полы и отчищать окна - точнее, ринулся прочь из заколдованной квартиры.
Весь день я честно пропахал не разгибаясь, и, как всегда за честный и добросовестный труд, пришла неожиданная награда: пока то, пока се, пока ужинали, пробило одиннадцать часов, и мама, учитывая криминогенную обстановку на улицах, предложила мне остаться ночевать. Мне стыдно признаться, как я обрадовался: представить свое возвращение сейчас, ночью, в эту квартиру было свыше моих сил. Бабушка, правда, заметила, что это не слишком добросовестно, ведь я обещал Роман не оставлять надолго квартиру, но мама вполне логично заметила, что если воры и намеревались ограбить моего троюродного брата, то уже убедились, что квартира не пустует ни днем, ни ночью, и нашли себе уже другой подходящий объект, так что я спокойно могу провести эту ночь у себя дома.
То ли от усталости, то ли от ощущения безопасности, я спал под родимым кровом как убитый, и в десять, когда меня наконец разбудила бабушка, все не хотел вставать. Не скрою, мне ужасно не хотелось возвращаться в жилище Романа, и к конечной остановке трамвая №3 я шел с дикой тоской, так не гармонировавшей с солнечным, погожим утром.
"Гори она пропадом, эта квартира! - думал я, трясясь в трамвае, и глядя на проносившиеся за окном знакомые дома. - Хоть бы ее и впрямь ограбили".
То ли по контрасту со свежестью солнечного августовского утра, то ли от самовнушения, но сам воздух в квартире, когда я наконец перешагнул ее порог, показался мне каким-то затхлым, сырым, чуть ли не кладбищенским. Сама прохлада показалась мне прохладой склепа. С раздражением я принялся открывать окна нараспашку, словно желал выветрить обитавший тут нездоровый дух. Мною владело сложное чувство: с одной стороны, как ни стыдно в этом признаться, я боялся, или, скорей, чувствовал смутную тревогу; с другой, я был зол на себя за расшалившиеся нервы. И когда около полудня позвонил (наконец-то!) мой троюродный братец, он неожиданно для себя получил по первое число.
- Какие люди удостоили нас разговора! Ты ли это? Ах, все-таки ты. Молодец! Я тут как цепная собака сижу, сторожу твои манатки, а ты не удосужился даже позвонить за две с половиной недели! Что? Где я был вчера вечером? Так ты меня контролируешь? Знаешь что, Роман, в следующий раз найми себе профессионального охранника с пистолетом, плати ему и проверяй! А с меня довольно! Я не мальчик на побегушках! Со мной все в полном порядке! Да! Сам пей бром! Будешь 26? Я очень рад. До свиданья!