пообещал Пакидьянц. Он так хотел утешить меня и был таким счастливым, что мог обещать что
угодно. Ему все казалось простым и выполнимым.
Пакидьянц начал работать на «Товарище». Дня через три я пришел к нему в гости. Он с
гордостью показывал мне судно, свою маленькую каюту, буфет, кают-компанию, познакомил с
несколькими кадровыми матросами, со старпомом Константином Федоровичем Саенко.
Теперь я часто приходил к Пакидьянцу после работы. И завидовал. Сидел, смотрел, как он моет
стаканы и тарелки, на его белую курточку буфетчика и думал, что я тоже мог бы это делать,
если бы знал Лухманова и на «Товарище» было бы место… Нет, так дальше продолжаться не
может. Надо что-то предпринимать.
В один из моих приходов на «Товарищ» взволнованный Пакидьянц завел меня к себе в каюту.
— Освобождается место хлебопека. Федька Баранов уходит. Ты как?
— Хлебопека? Конечно, давай, — обрадовался я.
В своей жизни я не выпек ни одного хлеба, но желание попасть на «Товарищ» помутило мой
разум. Наверное, в тот момент я согласился бы принять любую должность.
— Давай, — без всякого энтузиазма промямлил Пакидьянц. Он был уверен, что я откажусь. —
А справишься? Ведь надо печь на сто семьдесят человек.
Эта цифра меня отрезвила. Сто семьдесят человек! Я подумал и отказался.
— Нет, не справлюсь. Отпадает. И тебя подведу, и старпома. Выгонят с треском.
Пакидьянц облегченно вздохнул.
— Не говори. Хлеб:то надо уметь печь., А я вот хочу тебя попросить. Может, позволишь Федьке
Баранову пожить у тебя месячишко, пока он на другое судно попадет.
— Пусть поживет, если мать разрешит.
Мама позволила, хотя и не очень обрадовалась. Пакидьянц познакомил меня с молодым
прыщавым парнем.
— Дэн Баранов, — представился он. — Так я к тебе чемоданчик заброшу? Давай адресок,
кореш.
В первый же вечер, когда мы улеглись спать — я на железную, узенькую, приютскую кровать,
Федька, как гость, на «тахту» — продавленный пружинный матрас, — он начал «травить»:
— В Гамбурге был? Нет? Жаль. Чудачки там мировые, я тебе скажу. Была у меня одна из «Блау
Грот». Эльза. Красавица. Немного не отстал от коробки из-за нее. Никак не отвязаться. Женись
да женись. И был бы я хозяин бара.
Он взглянул на меня. Какое, мол, впечатление? Я слушал его с открытым ртом. И Федька
понес… Он все время упоминал названия гамбургских ресторанов— «Альказар», «Трихтер»,
«Чайна», красавицы не давали Федьке проходу, он один справлялся с десятком вооруженных
английских матросов, татуировщик в Гулле собирался выколоть у него на спине