Итак, в Коринфе произошло нарушение всех четырех принципов истинности дара.
Мы проследили главные мысли первой части Послания, то есть, в чем апостол хотел убедить коринфских верующих, а теперь обратим внимание на то, как он это делает.
Павел ведет разговор с большой осторожностью, стараясь не противопоставлять себя коринфянам. Он становится на их позицию, чтобы рассуждать вместе с ними и тем самым помочь им самим осознать свое положение и выйти из него.
В начале апостол допускает: "Кто говорит на незнакомом языке, тот назидает себя" (4). Но после того, как он показал, что нужно назидать церковь, из 13-15 стихов становится ясно, что назидание на незнакомом языке не носит просветительного характера, так как такой язык непонятен и самому говорящему, и фактически происходит лишь созидание собственного тщеславия.
Говоря "если я приду к вам, братия, и стану говорить на незнакомых языках" (6), апостол пользуется приемом фикции - для более ясного понимания ставит себя в положение, которое ему несвойственно. Он использует этот прием в Послании к Галатам (5:11): "За что же гонят меня, братия, если я и теперь проповедую обрезание?" и в седьмой главе Послания к Римлянам, где он ставит себя в положение не пребывающего во Христе человека. И в выражении "когда я молюсь на незнакомом языке, то, хотя дух мой и молится, но ум мой остается без плода" (1 Кор. 14:14) апостол опять применяет прием фикции, чтобы показать недопустимость такого состояния.
Согласно первому рассмотренному принципу истинности дарования Бог ничего не предпринимает помимо воли человека, не превращает его в бездумного робота. Мы понимаем преимущество духа как главенство верховной части естества человека над разумом. Но человек не бесплотный дух, а существо, состоящее из духа, души и тела. Наш дух может выражаться только посредством нашей души. Если наш дух получил какое-либо побуждение от духа Божия, но при этом разум не осознал этого и воля не дала согласия на это побуждение, то какими бы светлыми ни были побуждения нашего духа, они окажутся напрасными, так как орган выражения нашего духа - душа - оказалась парализованной.
Видимо, языческое представление о том, что для проявления божества необходимо отключение разума и воли человека, возобладало и в Коринфской церкви. Действию разума коринфские верующие противопоставили действие духа. Но то, что в Коринфе противопоставили, апостол соединяет: "стану молиться духом, стану молиться и умом" (15). Тем самым он выводит коринфских верующих из положения медиумов и предлагает встать на библейскую платформу разумного служения.