Тогда и глянул Вышата в сторону Волыни, и вспомнил про того, у кого пестуном был.
— Я ведь сначала думал, наставниче, что вровень с ними стал. Как дядя Вячеслав умер, Ярославичи меня во Владимире усадили, с Ростова свели. Почётный стол, только вот княжество — маловато. Я мнил — ладно, до времени. А потом дядя Игорь умер. Мне за ним смоленский стол надлежал. Ан нет — в Смоленске сейчас сыновец мой сидит, Ярополк Изяславич. Ну и где же я им ровня?!
Теперь молчал Вышата. Слушал, изредка отпивая сбитень, и поглаживая короткую бороду.
— Придёт день — они меня и с Владимира сгонят! — Ростислав стукнул кулаком по столу — подпрыгнули каповые чаши, плеснул на скатерть ядрёный хлебный квас. Вину и мёдам не было сегодня места на княжьем столе, разговор взаболь, без капли хмельного. — Кому-нибудь из сыновей их стол занадобится, Мономаху там, альбо Ольгу, и — будь добр, извини-подвинься, князь-изгой.
— То верно, княже, — разомкнул, наконец, губы Вышата Остромирич. Горячность молодого (по двадцать шестой весне всего) князя ему нравилась.
— Кто дал им такое право?! — горячо выкрикнул князь, потрясая кулаком. — Мой отец князем был, не хуже их самих!
— Лествичное право, вишь… — осторожно сказал Вышата. — На великом столе не был отец твой…
— То право они сами и измыслили! — бешено отверг Ростислав, ожёг боярина и гридня взглядом.
— Эх, Владимир Ярославич, Владимир Ярославич… — вздохнул Порей. — И чего было хоть бы лет на пять на свете подзадержаться…
И впрямь. Владимир Ярославич, старший сын Ярослава Владимирича, ныне уж покойного великого князя, умер всего тридцати двух лет от роду. А спроста ли умер-то? — подумалось вдруг дурно Ростиславу. Он мотнул головой, отгоняя дурную мысль.
А сейчас — и впрямь, как бы со стола не согнали, если чего…
— Так чего же ты ждёшь, княже? — глянул умно исподлобья Вышата. — Бейся за то, чего хочешь! Хочешь Чернигова — бейся за Чернигов! Хочешь Киева — за Киев!
— Киев мне без надобности, пусть там Изяслав сидит, если он старший в роду, — задумчиво сказал князь, щуря глаза на огонёк свечи.
— Старший в роду — князь Судислав, — осторожно сказал Славята, подав, наконец, голос.
— Судислав постригся, а чернецу власти нет! — решительно отверг князь. — Потому и говорю — пусть сидит на Киеве Изяслав! А вот княжество округлить…
— Верно, княже, — всё так же спокойно возразил боярин. — А я тебе лакомый кусок скажу…
— Какой же? — Ростислав поднял брови.
— Тьмуторокань.
Название города прозвучало, словно что-то загадочное, как сказка о дальних краях — так и повеяло пылью дорог, росными утренними травами, розовым рассветным туманом над прибрежными скалами.