– А сейчас? – заинтересовался Пашка. Он думал, что так и должно быть. Но приятель его разочаровал своим ответом:
– Сейчас все пытаются как-то сгладить, дать фору, что ли. Наверное, чтобы тебя не считали полным моральным уродом, если ты не соответствуешь понятиям. Смотри сам: уже немного можно жить двум мужикам (типа один раз – не пидор), брак бывает уже семи или восьми видов (все для того, чтобы в принципе он существовал), подмоченная репутация (а на самом деле люди из-за этого раньше делали харакири и стрелялись на дуэли) называется просто репутационные издержки. То есть репутация в целом такая же прекрасная, просто человек пару раз обосрался, но это можно не засчитывать… Понятно?
– Понятно, но не очень, – кивнул Пашка, но вдруг резко изменил мнение: – Хотя нет, мне не понятно.
Шило, несмотря на крутой нрав, любил, когда все жили по-честному, или по понятиям. Не бери в долг, если отдать не сможешь; не болтай лишнего; отвечай за базар; не бей лежачего; не будь рабом инстинктов; не иди на поводу у баб; блюди ответственность за своих близких. Вот и все, что требовалось, по мнению Пашки, чтобы считать себя порядочным человеком и настоящим мужиком. Это мировоззрение сложилось как раз от того, что своего отца Пашка никогда не видел. Его воспитали мужики.
Шило отвлекся от воспоминаний, вернувшись в настоящее. Да, условия не очень, – подумал он, оглядевшись.
У стены стояла сложенная раскладушка, рядом с которой прямо на полу лежала аккуратная стопочка постельного белья. Неподалеку ютился прибитый к стене рукомойник с алюминиевым поддоном, где одиноко коричневел кусок неровного коричневого мыла на помятом алюминиевом блюдце. Пашка не верил, что он мог попасть в такие условия для того, чтобы вылечить самого дорогого ему человека на земле. Он испытал приступ уныния и беспросветной тоски. «Господи, неужели она и правда должна умереть?? За что?? Ей-то за что??»
Пашка проигнорировал раскладушку и аккуратно, стараясь не шуметь, разложил свою постель прямо на полу. Невзирая на неудобство и беспокойство, он мгновенно погрузился в глубокий сон.
...
Если бы Бог одарил меня еще одним мгновением жизни, я бы одевался скромнее, валялся бы на солнце, подставив теплым лучам не только мое тело, но и душу. (Габриэль Гарсиа Маркес)
Как раз, когда Матвею нужно было идти в первый класс, Зойка преподнесла новый сюрприз. Матвей больше всего на свете любил деда, несмотря на регулярную порку. Моте лучше было несколько минут пострадать под ударами розог или ремня, чем выслушивать нудные нравоучения. Впрочем, в этом они с дедом были солидарны. Да и не умел Иван читать морали, потому что толком не знал, как правильно это делать. Что попусту языком молотить, если все равно никто ничего не поймет… Иван был по-простому честен, он не таил от внука своей точки зрения на происходящие события, потому Мотя иногда тоже называл маму именем, которое часто употреблял дед Иван. Однажды вечером залез к деду под мышку и, доверчиво заглядывая в глаза, спросил: