Он решил навестить Евгению и осторожно пробрался к комнате, где провел ночь. Дверь была чуть приоткрыта, внутри было очень тихо. Шило заглянул в щелочку, но, кроме широкой спины кудесника, ничего не увидел. Он пометался по дому еще полчаса, вышел во двор и ощутил вдруг такую свободу и радость, что на этот миг горестные тяготы последних месяцев вдруг перестали существовать. Пашка вскинул руки, вдохнул полной грудью и побежал, как ребенок…
...
Я бы нарисовал сном/мечтой Ван Гога на звездах поэму Бенедетти, и песня Серрат стала бы серенадой, которую я бы подарил луне. Я бы полил слезами розы, чтобы почувствовать боль их шипов и алый поцелуй их лепестков. (Габриэль Гарсиа Маркес)
С появлением в доме маленького монстра по имени Светка у Матвея пропал покой и сон. Со временем пропала и злость, и тупая ревность к деду, потому что тот подходил к орущему свертку, только когда тот замолкал на продолжительное время. Моте в такие моменты лезли в голову страшные, но почему-то прилипчивые мысли о том, что монстр умолк навсегда. Было немного жалко, но Мотя был уверен, что с этим чувством он справится довольно скоро. Но нет, проходило время, и сверток вновь исходил истошными воплями, вынимая у окружающих мозг и кишки. Матвей предпочитал находиться дома как можно реже, он не очень понимал, почему Зойка стала такой домоседкой и почему Виктор ведет себя у них дома так, как будто он там родился и прожил всю жизнь. Причем жизнь его проходила в самых нужных местах, которые были необходимы и остальным людям – Моте, например, иногда нужно было есть в кухне, но Виктор сердито цыкал на него и яростно шептал, шевеля тонкими губами и даже кончиками огромных ушей:
– Пошел отсюда, выродок! Придешь жрать, когда я уйду. – Он демонстративно брал в руки нож и начинал вертеть его в разные стороны.
Моте не был страшен нож, самым неприятным было шевеление ушей. Со временем парень решил, что у Кащея – отца монстра – должны быть именно такие уши. Эта мысль не давала покоя, Матвею стало необходимо изучить уши обоих чудовищ в деталях. По этой причине, встречаясь с Виктором в местах общего пользования, Мотя пристально рассматривал его уши, делая для себя все новые и новые открытия. Например, когда Виктор стоял затылком к окну, в лучах солнечного света его ушные раковины просвечивались насквозь и казались наспех прилепленными к голове ненужными огромными блюдцами. Как будто природа, забыв приклеить уши к голове новорожденного младенца, в последний момент решила с лихвой исправить ошибку и одарила его слуховым аппаратом невероятного размера. Слух у Виктора и впрямь был отменный. Он, не напрягаясь, мог слышать подъезжающий велосипед за километр и за пять минут до появления почтальона сообщал о его приходе: