В итоге вразумленная медсестра шла на прогулку с веселящимся отроком и получала ответы на все вопросы. Мотя просто входил в очередной книжный образ и начинал думать и разговаривать на его языке. За пару дней эта забава превратилась в милую игру, которая стала неотъемлемой частью жизни Моти и Фени. Феня в этой игре исполняла роль дешифровщика, а Матвейка сочинял депеши в разных литературных стилях и жанрах.
Мотя привык к больничной жизни – так, наверное, привыкают к любой, – он уже привык к тому, что не увидит деда (правда, причины были туманны), что теперь его самый близкий человек – медсестра Феня, что постоянная смена соседей в палате – это норма, что вообще жить в казенном месте хорошо и весело. Матвейка даже представить себе не мог, что проживание в больнице когда-нибудь может закончиться, больница стала его домом, кровом, защитой, кругом общения, школой… Мотя настолько сросся с этой мыслью, что решил для себя – обязательно станет врачом, когда вырастет. Он не понимал, что в больнице его удерживало только то, что с челюсти не сняли гипс. Рано или поздно это должно было произойти.
За день до снятия гипса в палату к Матвею зашла очень серьезная и собранная Феня. Он не привык видеть ее такой. Вообще, если честно, Мотя очень хотел бы, чтобы Феня была его мамой, такую он бы принял легко – добрая, теплая, вкусно пахнет и всегда улыбается, мало того, похоже, любит его.
– Матвейка, – строго сказала Феня, глядя в потолок. – К тебе пришли.
У Моти в животе очень сильно сжались кишки. Он схватил карандаш и написал: «Кто?»
– Твоя мать, – все так же глядя в потолок, сообщила Феня. Почему-то она стала похожа на робота, даже голос, певучий и задорный, сейчас звучал по-другому.
«Зойка?» – Матвей не ожидал увидеть Зойку в своем новом мире. Он вообще не понимал, зачем она нужна ему. У Моти был только дед Иван, который сказал, что, наверное, больше никогда его не увидит. А теперь зачем-то пришла Зойка… Чего она хочет?.. Тысяча вопросов пронеслась в голове, прежде чем он смог сосредоточить внимание на странном округлившемся существе, неуклюже ввалившемся в палату, где, кроме Моти, жили еще восемь мужиков.
Некрасивое распухшее создание, похожее на каракатицу, выпучившую глаза красного цвета. Матвейка не понимал, почему все мужики сразу замолчали и уставились на Зойку, ему стало очень стыдно. Он пока не знал, что есть категория женщин, даже баб, которые всегда пробуждают в мужиках похоть, и уж конечно, не думал, что некрасивая опухшая Зойка вообще может кого-то привлекать как женщина. Мотя решил, что она заворожила всех именно своей отвратительностью, и поэтому ему было стыдно. Зойке, судя по всему, стыдно не было ни капли. Она радостно поздоровалась с народом: