Другой солдат писал о таких же небывалых по своей нечеловеческой жестокости боях, вспоминая их с внутренним содроганием и с замиранием сердца: «Мы сидели в окопах и отражали атаки немцев, но ближе 400 шагов они не подходили, а поворачивались назад и уходили. Четыре раза они подходили к нашим окопам (ясно можно было рассмотреть лицо), но не выдерживали нашего огня и поворачивали назад. Мы с Сазоновым лежали в окопе рядом, стреляли по их офицерам и выбирали солдат, которые покрупнее. Ну и наложили их тогда проклятых! Шли они молча, без выстрела, стеной. Подпускали мы их близко на самый верный выстрел и открывали ужасный огонь. Передние валились как скошенные, а задние поворачивались и уходили. Мороз драл по коже, и волосы у нас на голове становились дыбом. Я думаю, что мы с Сазоновым и вахмистром отправили тогда на тот свет порядочно немцев. Уж больно близко они подходили. Лица у них бледные, когда шли на нас. Жутко было. Сохрани Бог быть там в другой раз!»
Во время крупных фронтовых операций такие бои длились не день и не два, а недели. В этих боях вслед за массированными атаками противника на русские позиции часто обрушивался шквал артиллерийского огня, под которым за несколько дней, бывало, что и за один день, гибли целые роты и батальоны. «Это не война, — писал домой русский офицер в конце декабря 1914 года, — а ад кромешный: прямо засыпают снарядами и морем огня. Эти проклятые немцы как начнут с раннего утра жарить “чемоданами”*, так до вечера не перестают. <…> Наш полк теперь старых солдат вовсе не имеет. Все пополнено частями, присланными из запасного батальона».
Артиллерийский обстрел. По свидетельству многих очевидцев, писавших с фронта, не было, пожалуй, ничего невообразимо более ужасного, чем массированная артиллерийская подготовка. Когда ровным счетом ничего не зависит от человека, а ему только и остается, что, вжавшись в землю, ждать конца обстрела, а он все не кончается и не кончается. Интенсивность таких обстрелов достигала такой мощи, что, как писал артиллерийский офицер, «орудийные выстрелы сливались в общий вой, солнце померкло, было видно от лидитного дыму** не больше, как на пять шагов». «Идет такой гул, что все дрожит». И вся эта разящая масса снарядов, несущая, казалось, неотвратимую смерть, обрушивалась на русские окопы, в которых «солдаты, близко прижавшись друг к другу, сидели возле нас (офицеров. —
Н. П.
), некоторые отползли дальше, думая этим спастись. Канонада усиливалась. Слышно, как летит “чемодан” и, перелетев на другую сторону окопа, разорвался в пяти шагах. <…> Наступила жуткая минута … Скрыться некуда, выстрелы чаще и разрывы ближе и ближе, будет что будет. <…> Все ждали только смерти».