В конце Первой мировой все воюющие державы, включая победителей, в той или иной степени столкнулись с мятежами, забастовками и гражданскими войнами. В большинстве европейских случаев на их подавление в качестве крайней и, как наивно предполагалось, временной меры пустили мятежных фронтовиков с противоположной, антилевой, идеей — будущих фашистов.
Левые революционеры, завладев маузерами и пулеметами Максима, удержали власть лишь в одной стране. Зато это была Россия. В чем, как ни странно, была историческая удача либерального капитализма, сохранявшегося к началу 1940-х годов лишь в островной Британии и Америке. Как иначе мог бы выглядеть мир после 1945 года, предсказывать трудно и жутковато.
Эпилог. О памяти
Глобальные макроисторические обобщения нужны и поучительны, но как говорить о том, что творилось в те годы на человеческом уровне? Вспомним хотя бы тех, кто в старших поколениях наших семей канул в катастрофической воронке тех событий.
Я вспомню армянского предстоятеля города Артвина Тер-Карапета Дерлугьяна, который весной 1918 года вывел из-под угрозы турецкого наступления многотысячную колонну беженцев, католиков и православных без разбору. Пробивались горами с соблюдением порядка и потому потеряли, счастливое дело, лишь немногих. Среди них громадного роста дьякона, оглоблей разгонявшего местных мародеров и к ночи истекшего кровью от сабельных ран. Мужчины шли по склонам с оружием в руках, у кого какое было, прикрывая женщин и детей на горной дороге. Преподобный вардапет, по-армянски «многознающий монах», некогда учился в самой Венеции и разбирался, как видно, не только в богословии.
У этой истории почти библейского исхода еще долго не будет хорошего конца. Вардапет Дерлугьян вел свою паству по берегу Черного моря туда, куда мог, — на юг России, где весной 1918-го деникинцы только начинали гнать красных, а два года спустя сами белые будут бежать в Турцию.
Моя бабушка по материнской линии Елена Мироновна вспоминала, лишь как в 1914 году кончилась мирная жизнь в ее кубанской станице. В жару борщ она подавала в саду, у летней кухни. Вдруг по улице скачет запыленный нарочный из войскового города и зычно зовет: «Вийна! Вийна! Германец вийною идэ!» Мой дед, тогда молодой еще казак Кондрат Тарасенко, лишь недавно отслуживший срочную в крепости Карс, молча доел борщ и вытер усы. Так же молча поднялся, прошел в хату и вернулся уже в боевой справе. Еще до ночи сотня первого резерва вышла из станицы. Кондрат возвратился только в 1918 году и попал на другую войну…