Рыдая, Мариэль вышла из комнаты, держась за стены. Никто не стал ее останавливать, зная, как ей тяжело. Усевшись на мокрое крыльцо, она в полном отчаянии положила голову на колени, и только внезапно начавшийся ливень заглушал ее горькие слезы. «А может, я туда и ненадолго», — казалось, шептал сам дьявол, насмехаясь над бедами двух влюбленных. Мариэль вспомнила, что газеты писали о погибших во время обстрела порта, и эта мысль едва не убила ее. Мистер О′Бэйл уселся рядом с Мариэль, нежно обняв ее и укутав в плед, который все равно в итоге промок. Он успокаивал дочку, что блокада не означает полного уничтожения пленных, это лишь маневр, и что все может закончиться вполне неплохо. Нельзя расстраиваться раньше времени.
— Кроме того, — продолжал он, — Бен писал не из Сантьяго, его положение вполне могло поменяться за пять дней.
Мистер О′Бэйл еще много чего говорил, стараясь подбодрить дочь, а Мариэль пыталась верить ему и сеять в душе надежду, уговаривая себя, что папа еще никогда не ошибался.
Дождь вскоре прекратился, и когда солнце село за горизонт, Мариэль уснула на папином плече. Ему и самому хотелось плакать, а еще лучше — забрать ее боль себе. Он аккуратно поднял дочь на руки и перенес ее в дом. Миссис О′Бэйл сняла с нее мокрую одежду, и бедняжку уложили в постель.
Наутро вызвали доктора. Мариэль апатично реагировала на все и, пожалуй, даже не отмахнулась бы от пчелиного роя, пристань он к ней. Целыми днями ее опекали, как маленькую, не давая возможности побыть одной, стараясь утешить и развеселить, но это совсем не помогало, да еще в прессе прошла информация о высадке двадцатисемитысячного экспедиционного корпуса США. «Теперь испанцам точно несдобровать», — казалось, гласило это сообщение.
Спустя два дня, когда здоровье Мариэль окрепло, семейство О′Бэйл отправилось в Бэнчизу, по которой все уже изрядно соскучились. Но дом, казалось, изменился вместе с одной из его обитательниц: повсюду была печать угрюмости и печали, а звонкий смех уже не находил здесь приюта. Миссис О′Бэйл втайне ото всех добавляла в чай Мариэль успокаивающие капли, которые прописал доктор, но это не останавливало слезы. От Бенджамина больше не приходило вестей, а это означало, что он действительно в Сантьяго. Газеты тоже больше не приносили особо важных сообщений. Если и встречалась статья про испано-американскую войну, то в основном речь шла не о Вест-Индии, а о Филиппинах.
Лишь в конце июня Мариэль уловила в колонке газеты слово «Сантьяго». Как оказалось, блокада продолжалась до сих пор, и так как испанцы были зажаты в ловушку, можно было предположить, что творилось изнутри. За месяц провизия, вероятно, закончилась, и скорей всего там царит голод и назревает бунт. Американцы тем временем преспокойно ждут, пока противник сдастся. Мариэль и сама все это понимала, пытаясь представить, что именно делает Бен в такой ситуации, но в голову ничего не лезло. Вся эта неизвестность, догадки, переживания сводили ее с ума. «Будь я одна, — часто думала Мариэль, — то давно бы уже отправилась на Кубу искать его, но кто мне позволит…»