—Поймала?
—Нет... Разбежались, гады.
—Ничего не можешь. Какого ловить?
—Вон, слева! Да нет, вон того, того, с пятном на башке, Мишку! Держи!
—Загоняй с кустов! Хватай!
—Где? Ай, на вишню залетел!
—Тьфу, черт! Хватай его!
—Это же Федя! Я его соседке обещала на племя. Ты большого лови, жирного. Мишку. Или вон того, Борьку.
—Ой, девочки, у нас петуха рубят, идите скорей смотреть! — кричит за калиткой Люда.
Но подруги не идут. У них почти каждый день кого-то рубят. «Тоже, событие, как же». Деревенские подружки заняты своими играми.
Все это было уже потом, в конце лета. А сначала была весна. Все ждали чего-то: мора, голода, и других напастей. Запасали соль, крупу и спички. Покупали живых цыплят. Особенно старались владельцы дач и садовых участков — ночами дежурили у рыночных ворот, согреваясь возле костров. Моя знакомая с боем взяла ящик птенцов, потом десяток удружила мне.
Мне попались, видимо, самые горластые и прожорливые, прямо живоглоты какие-то. Люда от восторга визжала и подпрыгивала. Еще оживленнее реагировали пес и кот — пришлось отбивать атаки и держать оборону, пока муж сооружал высокий вольер с железной решеткой для новых питомцев, с поилкой-кормилкой и подсветом. Когда птенцы переместились в новое жилище, кот мигом запрыгнул на решетку и просунул сквозь нее лапы. Большой, пушистый, он распластался, как меховой коврик, и загородил всю панораму. Пес от возмущения аж закряхтел, мордой сдвинул кота, просунул нос между железными прутьями и застрял. Еле вытащили.
Теперь вольер стал любимым семейным развлечением, нашим телевизором, театром и цирком сразу. Цыплят кормили наперебой все домочадцы, даже пес однажды сунул в решетку изжеванное домашнее растение. Чего только им не перепадало. В вольер летело все, вплоть до собачьего корма. На плите постоянно варились «цыплячьи» каши. Я, словно птичница на какой-то первобытной птицеферме, выбивалась из сил, то и дело меняя птенцам подстилки. Но все равно в квартире пахло зверинцем: пес и кот от возбуждения писали на вольер. А цыплята беспрерывно пищали.
— Сплошной птичий грай, — жаловался муж. — Зоопарк. Голова болит.
Птенцы росли. Крупные, толстые, с мощными лапами, они носились по вольеру, как футболисты по полю, и пытались затоптать друг дружку. У них шла борьба за лидерство и за лучшее место на шестке. Слабого и обиженного Федю мы кормили отдельно и пускали погулять по столу. У других цыплят тоже были имена. Самый вальяжный и спокойный — толстяк Философ. Он не дрался у кормушки, а ждал, пока все наедятся и отойдут. Тогда он слетал с шестка и не спеша пировал. С ним не связывались, не толкали почему-то. Было ощущение, что с ним считались. Из остальных наиболее проворным был Миша — в любой свалке он первым оказывался у кормушки, залезал в нее весь и растопыривал крылышки, чтобы другие не забрались. Пропускал только Борю. Вдвоем они заполняли собой все пространство и суматошно клевали, разрывая корм лапками и раскидывая по сторонам. Остальные птенцы топтались вокруг и второпях хапали все подряд, даже песок и опилки на дне вольера.