Засветившись, экран явил инородческих депутатов, спорящих о налогах и степенях свободы личности. Особенно усердствовал один, грузный, в мешковатом костюме, к месту и не к месту поминавший осознанную необходимость. Остальные морщились и безуспешно пытались его перебить. Наконец, должно быть умаявшись, он откинулся в кресле и сказал: «Да что тут говорить, ясно все!..» Что ему ответили, не знаю, поскольку нога, перед тем пару раз промахнувшись, попала-таки на клавишу. Телевизор булькнул и продемонстрировал взрыв сверхновой. Теперь она будет рассасываться не меньше часа.
Некоторое время я развлекался, читая висящую вверх ногами высохшую и пожелтевшую «Свободную Метрополию», и сделал вывод: когда читаешь метрополийскую прессу вверх ногами, она не так раздражает. Потом я едва снова не заснул, но почувствовал голод. Сразу вспомнился Портос, наставлявший Мушкетона словами: «Кто спит — тот обедает». Пока я раздумывал, стоит ли следовать мушкетерскому совету, сон отступил. Я спрыгнул со щита, схватил веник и сделал пяток выпадов в направлении прикнопленного в головах ванны плаката, на котором орангутанг облапил сладострастно всеми четырьмя конечностями грудастую блондинку. Придав себе таким образом бодрости, я пошел на кухню. Окно здесь до половины загорожено куском листовой стали. В пасмурные дни, как сегодня, темновато, зато — надежно. Я не оригинал: вон Л. Э., живущий в шанхае-самострое, умудрился обложить стены своей халупы плитами с разбитого БТРа.
Закусив гороховой колбасой, я для полноты счастья решил позволить себе чашечку кофе. Сын принес вчера тете М. полкило, и она отсыпала мне от щедрот своих. Умением варить кофе я обязан науке Вовадия, моего давнего приятеля. Вовадий — бездельник-профессионал. В стародавние времена родители, дабы уберечь его от службы в армии, купили ему вялотекущую шизофрению. Приобретение оказалось удачным. Вовадию назначили пенсию, которая сохранилась и в метрополийском исполнении. Но платят немного — как раз столько, чтобы отоварить карточки. На кофе, до которого Вовадий большой охотник, не хватает. В связи с этим его длинный нос так натренировался, что чует кофе в чужом кофейнике за тысячу верст. Не шучу. Но выдающийся нюх — не главный талант Вовадия. С пенсионной скуки он обнаружил в себе способности к малеванию лозунгов и с тех пор, как на жгучие призывы опять повысился спрос, мог бы этим хорошо зарабатывать. Через тетю М. я составил ему протекцию в Общество защиты метрополийской нации, но увы: рожденный ползать, летать поленится.
Согласно рекомендациям Вовадия, я перемалываю кофе дважды, нет — трижды! Чем мельче — тем лучше. Я люблю кофе по-турецки: густой, черный-пречерный, горьковатый и обязательно из малюсеньких чашечек — есть у меня такие чашечки, сейчас я помою такую чашечку! — и чтобы запивать ледяной водой. Но… фиг мне ледяная вода! Мой холодильник вышел из строя на заре Метрополии. Не успел я стать в очередь, как был принят Закон о Приоритете, и очередь распалась на две части. А внутри каждой — льготные подочереди ветеранов Большой и Глупой войн, жертв конфликтов, многодетных матерей и матерей-одиночек, граждан особо полезных обществу и прочая, прочая, прочая. В настоящий момент я пребываю в середине двенадцатой тысячи по списку обшей инородческой.