Сам я, признаться, испытал на нем двоякое чувство…
Человек дружелюбный и безусловно чтущий кавказский этикет, я бы также радушно встречал дальних гостей, как принимали меня здесь… и все-таки: не настолько же горячо и почтительно!.. Несколько смущенный излишним вниманием, попробовал сказать об этом министру культуры Анатолию Дзантиеву, которого многие именовали дружески Томом: будьте добры — не возносите, мол!
Анатолий рассмеялся:
— Вознесся сам!
Пришлось удивиться:
— То-есть?
— На самолете! — взялся объяснять министр сперва весело, но тут же вздохнул. — В Москву отправили пятнадцать телеграмм с приглашением на юбилей Ирбека Алибековича… И только один гость…
— Что, только я и прилетел?
И Дзантиев ответил горьким вопросом:
— Вы представляете?
Не мог этого представить, и правда, — ну, не мог! Это к Ирбеку-то?! Которого справедливо можно назвать одним из ревнителей дружеской верности, одним из самых строгих хранителей традиций товарищества…
Сказал уже не Анатолию — как будто им всем, не прилетевшим:
— Да вы что, братцы?
— К нам теперь даже ревизоры предпочитают не ехать, — грустно посмеивался молодой министр. — Верим, кричат по телефону, что у вас там все бумаги в порядке, верим!
Что же ты, подумал, Москва?! По сути сама на Северном Кавказе всю эту кашу заварила, а теперь нос показать сюда боишься?
И так стало горько на душе — ну, так горько!
И — стыдно.
Ну, со мной, предположим, — случай, как говорится, особый: для меня Владикавказ давно стал родным. Когда-то после войны на Кубань приезжали отдохнуть и подкормиться жители многих кавказских городов. Нашу Отрадную тогда буквально наводняли бакинцы, было много народу из Тбилиси, из Грозного. Как-то через улицу от нас поселилась семья из тогдашнего Орджоникидзе, и мы подружились с ровесником Лёвой, Львом Невским, да так горячо, что перед отъездом домой родители его пришли к нам и уговорили мать отпустить меня с ними «посмотреть большой город». Мама слыла в станице «цветошницей» и добрячкой: буквально охапки георгин или хризантем из нашего обширного палисадника то отправляла с нами, детьми кому-то на свадьбу, на день рождения, то сама, печалясь и охая, несла на чьи-либо похороны… Но ещё она слыла «трусихой» и «квочкой»: как тогда решилась отпустить меня с ними?
И мы с отцом Льва где проехали, а больше прошли по осетинскому отрезку Военно-Грузинской дороги, добрались до Казбеги, поднялись к знаменитому православному храму, который и сейчас будто вижу перед собой… Два дня потом «без задних ног» мы с Левой отсыпались, а после он повел меня в музей, повел в парк, куда я стал сам приходить потом каждый вечер — слушать игравший в деревянной «раковине» большой симфонический оркестр…