В какой узде их самих держали — те, кто всех нас продал потом с потрохами!
— И как ты, Володя, все-таки выкарабкался?
— О нас ведь, о цирковых, чего не рассказывают, — вздохнул Владимир Михайлович. — И такие мы, и сякие. И крохоборы мы, и завистники. И подножку друг другу можем, и… да мало что говорят! А меня ребята в машину несли на руках: травщика-старичка нашли под Владимиром…
— Смотри-ка! — удивился я. — Сам — Владимир, и травник… травщик, ты говоришь?
— Это он так, да: травщик.
— Так вот: ты — Владимир, и он — под Владимиром…
— Вот и он с этого: и ты — Володя, и защиты ищешь у володимирских. А где крест?
— Не было?..
— Опять меня ребята в машину и — в церковь во Владимир. Крестить. Вернулись, он говорит: теперь ты стал другой человек. Этого лечить буду. Этого берусь…
— Вот какая история!
— Да что ты! — подхватил Володя Ли с такой благодарностью, с таким искренним восторгом, что ясно было: это у него — навсегда. — Сам поправляет: травщик я. Травознай. Только — по травушкам… он так ласково! Каких только в доме, и правда, нет! И на чердаке, и в сараюшках. Да и в огороде у него не картошка растет — все кустики да цветки. Травщик я! — все повторяет. Но он, конечно, волшебник, — и сам езжу до сих пор, и привожу друзей… вообще-то имей в виду: вдруг прихватит…
Володя, милый!
Спасибо тебе. Но где нам — такого травщика найти, такого доброго волшебника, когда «прихватило» нас теперь — чуть не всех сразу?!
Какой травознай, каким способом предложит соотечественникам сокровенную одолень-траву вместо прущей из всех русских трещин разрыв-травы, вместо телевизионной да печатной дурман-травы да усыпляющей трын-травы властной?!
…Марик ждал меня у служебного входа цирка на Цветном, но тут же, не дав разглядеть себя, настойчиво открыл дверь вовнутрь:
— Не против, если не буду отрываться? Тут кое-что надо — срочно.
— Единодушно одобряю, как мы раньше пошучивали…
Но шутить он был расположен, как я понял, меньше всего.
По широкому бетонному кругу за кулисами, чем только по обе стороны не заставленному, быстро прошли к раскрытым во двор высоким воротам, он остановился в них руки в боки, и я, казалось, перестал для него существовать. Но, может, и хорошо?
Потому что стоял широко раскрыв рот.
На недлинных чембурах в руках у конюхов по двору легко и грациозно выписывали затейливые кружева пять явно молодых, ладных краснобурых лошадок со светлыми хвостами и светлыми гривами.
Я не выдержал:
— Ах, какие красавцы!
— Текинцы, — коротко бросил Марик.
— Твои?
— Уже — да.
— И давно ты их?..
— Вчера отдал деньги. Большие пришлось…