В палатке лейтенант вытащил из ящика новенький автомат ППД и два магазина к нему.
– Владей! Стрелял когда-нибудь?
– Не приходилось.
– Патроны только экономь, прожорливая машинка. И далеко не стреляй, он только для ближнего боя хорош.
Я вернулся к отделению. Солдаты завистливо поглядывали на автомат. У всех были мосинские трехлинейки. Это потом появятся автоматы Шпагина – ППШ, Судаева – ППС, но сейчас автомат Дегтярева был редкостью. Живьем я видел его в первый раз. Проще швейной машинки, удобный в бою, он донимал лишь хлопотным снаряжением дисковых магазинов.
Прозвучала команда «Принять пищу». Красноармейцы потянулись к полевой кухне. Впервые за те несколько дней, что я был в этом времени, мне удалось нормально поесть. Жиденькому, но горячему супчику я обрадовался, как ребенок конфете. На второе – картошка с селедкой. Хлеб – черный, липкий, чаек – едва закрашенный, с двумя кусками сахара. Немудреная еда, но когда брюхо от голода к позвоночнику прилипло, все это показалось мне пиршеством.
После обеда потянуло в сон, но прибежал посыльный от командира взвода, передал приказ:
– Приготовиться к движению.
Бойцы закинули тощие вещмешки и скатки шинелей в полуторку и со смешками и матерком полезли в кузов горьковской «ГАЗ-АА». Я было уже сам поставил ногу на подножку кабины, как истошно закричали: «Воздух!» Все бросились от машины, вжались в землю, используя для укрытия небольшие ямки, ложбины.
Сначала проплыла в вышине «рама» – самолет-разведчик, а вскоре пожаловали стервятники – ненавистные пикировщики Ю-87. Ну до чего же паскудные создания!
Лес с пехотным батальоном обрабатывали бомбами и пулеметным огнем долго и тщательно. И чувства при этом у меня были самые несовместимые – страх за себя, обида за отсутствие наших истребителей и беспокойство за вверенное мне отделение.
Самолеты делали один заход за другим. Казалось, бомбардировке не будет конца.
Но вот гул мотора стих, улеглась пыль. Я поднялся. Рощица была вся перепахана – деревья повалены, а между ними – горящие и перевернутые машины, и убитые – много убитых, раненые. Не успев выйти на позиции, батальон понес тяжелые потери.
– Все живы? Доложитесь!
Из моего отделения погибло трое. Я, честно признаться, ожидал худшего. А вот полуторку нашу изрешетило осколками и пулями. Колеса пробиты, из радиатора течет вода. Похоже, пешком придется топать.
И точно. Примчался лейтенант:
– Как у тебя?
– Трое убитых и машине – каюк.
– У других – хуже. Строй отделение, выходим.
Изрядно потрепанный бомбежкой, батальон вышел на грунтовку.
Позицию нам отвели – хуже не придумаешь. В широкой лощине, перед нами – ручей. Сзади, на пригорке, наши пулеметчики «Максим» поставили. Впереди – холм небольшой. Это плохо. С него немецкий наблюдатель запросто в бинокль наши позиции разглядит. А коли у немцев минометы есть, они головы поднять не дадут. Но выбора не было. Я – лишь командир отделения, на армейском жаргоне – «комод». Где приказали, там и должен стоять.