Николас Яворский. Городская сказка (Зверева) - страница 11

Он, конечно же, ничего не понял.

Бабушка была переводчицей, и познакомилась с Александром еще до войны. Катя знала, эта история стала катастрофой в жизни Сашеньки. Бабушка бросила тогда мужа, который был русским солдатом. Немецкого офицера застрелили. Бабушке удалось бежать, но до конца дней она прожила в эмиграции одна. Детей она видела лишь однажды.

***

Арбатские переулки… Как будоражили они ее воображение, как нравились ей! Особенно нравился ей один дом… Часто она бывала рядом, бродила, держа в руке неизменный зонтик, курила, сидела на скамье под окнами. Тот, кто жил в этом доме, хотел бы видеть ее за чашкой чая чаще, но она не могла позволить себе такой роскоши. Она позволила визит в квартиру на третьем этаже этого старого московского дома, таящего в себе столько волшебного, удивительного чувства, схожего с ожиданием рождества в раннем детстве – лишь однажды. И – пропала навсегда.

Стоял один из тех солнечных зимних дней, когда снег сначала сыплет огромными пушистыми хлопьями, а потом целый день светит солнце, и улицы искрятся от этого снега, и зимнего солнца, и сам воздух словно полон праздника. Она тогда поднималась по старинным лестницам: все выше и выше, и с каждой ступенькой сердце ее, казалось, готово было выпрыгнуть и побежать вприпрыжку рядом.

В этой квартире жила некая Н. И., писательница и очень… странная женщина. Жила давно и с мужем. Квартира досталась ей по наследству от отца. Н. И. было далеко за сорок, но немногим меньше шестидесяти. Муж ее был высоким, худым, сутулым и скромным. Он преподавал физику в знаменитом московском университете, был исследователем, погруженным в себя, увлеченным своим делом человеком.

Н. И. была ее репетитором по дореволюционному, классическому русскому языку. В это странное время Ковалевич хотела научиться говорить правильно и  красиво .

Как только Катерина Павловна, как называла ее Н. И., вошла в квартиру тем зимним днем, ей сразу же почудилось, будто она попала в сад – аромат сухих цветов окутывал, погружая в особенную атмосферу старинного московского дома, в атмосферу интеллигентности и какого-то необыкновенного чувства собственного достоинства.

Н. И. была высокой сухопарой женщиной. Она двигалась так, словно никуда не спешила, и во всех движениях ее была какая-то таинственность. Н. И. нравилось полулежать в кресле, смотреть телевизор и на  Катерину Павловну сквозь полуприкрытые веки и грустно улыбаться той неповторимой улыбкой, которая так часто и так мучительно больно потом будет чудиться гостье много дней, а затем и лет – спустя.