Я выключаю абажур, погружаюсь в полумглу. Дождь… Он как напоминание об одном человеке. Это случилось несколько лет назад.
В тот жаркий вечер в июне я сидела на скамейке у дома своей бабушки, она живет на другом конце города в пятиэтажном доме. Было около десяти часов, и небо – ярко-красное с желтыми и фиолетовыми полосами. Таким огромным солнце может быть только на конце города, где ничто не мешает ему прожить этот последний миг уходящего дня так ярко, так энергично. Ни машины, ни постройки, ни деревья: только феномен солнца. Я просто смотрела и растворялась в его всепрощающем взгляде. В обществе человека мне никогда не удавалось быть настолько свободной – люди всегда каким-то образом сковывали меня. И сквозь эти мысли, занимавшие меня в то лето не так уж редко, пробился тонкий сигаретный дух. На скамейку рядом сел Ванька, бабушкин восемнадцатилетний сосед. Он имел скверную репутацию в кругах местной пенсионерии и пользовался большим уважением окраинной (далеко не безобидной) молодежи. Но был моим приятелем. Я знала его, когда была совсем маленькой, и, поскольку жил он в квартире сбоку, то есть был непосредственным бабушкиным соседом, я была ознакомлена с некоторыми особенностями его быта. Ванька слушал тяжелый рок, играл на гитаре с многочисленными друзьями, обожал компьютерные игры (когда компьютеров еще не было, он «специализировался» на игровых приставках) и был владельцем шумного мотоцикла. Но когда никто не мог его увидеть, он читал книги, выносил мусор, играл с котом, писал рассказы и… разрешал мне приходить к нему в гости – не только когда никто его не видел, а вообще всегда. «О, Мэри Джейн пожаловала! – с шутливой улыбкой обычно говорил он. – Прошу вас, присаживайтесь, мадам, я налью вам чаю. Желаете с конфетами?» – он относился ко мне словно брат – добрый, насмешливый старший брат. Он был, пожалуй, единственным человеком, который воспринимал меня тогда всерьез, как взрослую, хотя и был старше лет на семь. Бывало, я приходила к нему, он наливал мне чаю, доставал конфеты, а сам садился на подоконник, открывал форточку и закуривал. Обычно мы молчали некоторое время, потом он начинал разговаривать, будто сам с собой, но слова его все же были обращены ко мне.
– Люди, – говорил он, – похожи на слепых котят – никто не понимает, что делает. Каждый создает видимость активности, иллюзию действия… Но на самом деле все стоит на месте. Наш мир сейчас очень напоминает несовершенство скошенного газона: невозможно скосить одинаково всю траву, все равно останутся куски, которые будут выше, они всегда будут в оппозиции всему газону – обществу, все будут пытаться сделать их такими же, обычными, посредственными. Но именно они-то всегда и будут править миром, Мэри. Надо всегда стремиться быть таким человеком. Всегда нужно думать о том, что ты можешь сделать, чтобы перевернуть мир на голову, изменить его. А иначе и не надо. Иначе – зря.