Я слушала его, затаив дыхание, забыв про конфеты, – он рассказывал мне о религиях, о пилигримах, об испанских конкистадорах… Мои мысли уносились в далекие страны, и мне действительно казалось, что я была в Тадж-Махале, и на кофейных плантациях, и в толпе хиппи. А потом приходила с работы бабушка, я шла к ней, мы ужинали, смеялись, ели вдвоем конфеты, но мысли о моем загадочном друге с тоненькими черными усами не давали мне покоя…
Так вот, тем вечером в июне: я не видела Ваньку несколько месяцев, и нашла его изменившимся, похудевшим.
– Как ты живешь, Вань? – спросила я его тогда. – Чем ты занимаешься?
– Уезжал я, Маш. Уезжал. – Он опустил голову и как-то слишком горько сказал: «На столицу поглядел. Как люди живут, что думают, чего хотят. И ты знаешь, Мари, – потом в задумчивости и несвойственной ему растерянности развел он руки, – ведь там все по-другому. Там человек работает для того, чтобы снять жилье. Там все завязано на жилплощади. Больше ничего нет. О нас никто и не думает там. Всем только кажется, что заботятся, суетятся. На самом деле – просто делают вид. С этим надо что-то делать. Что-то делать».
Он крепко стиснул зубы – так, что четко проступали загорелые скулы. Черные, коротко подстриженные волосы, блестящие на солнце. Больше я ничего не могу вспомнить из того вечера. Ровным счетом ничего. Только, пожалуй, еще то, что брошенная сигарета догорала на асфальте красным угольком: пронизывающим, пугающим, а солнце садилось за горизонт, освещая все багровым пламенем, и ничто не мешало ему: ни машины, ни постройки, ни деревья…
А потом он попал в аварию на своем мотоцикле.
Я тогда чуть с ума не сошла. Невозможно сказать… Я ходила, ничего не замечая, почти не разговаривала – словом, чего рассказывать. Было очень хреново, скажу я вам. Меня тогда родители даже к психотерапевту отвели. Курс таблеток, от которых невыносимо кружилась голова, ощущение пропасти и абсолютная темнота. И знаете, что я поняла? Что если ты сам не захочешь снова жить по-нормальному, никто тебе не поможет сделать это, никакой психотерапевт. Это уж точно.
Мы поднимаемся с Катюхой в прозрачном лифте большого магазина. Недавно в нашем городе отгрохали такой. Правда, «отгрохали» – это слишком громко сказано. Не очень большой, но довольно уютный. Четыре этажа: два с книгами, третий – с музыкальными инструментами, и четвертый полностью занимают диски. Стеклянный лифт – это хорошая штука, потому что я боюсь замкнутых пространств, ужасно боюсь, но тут мне даже нравится. Едем мы, значит, едем, и такой вид открывается! Так необычно, я просто не могу объяснить, даже дух захватывает! Это довольно старый район, и главный раритет здесь – старый корпус гуманитарного института, где учился еще мой дедушка, он учитель английского языка в школе. Нет, хвала небесам, не в моей школе. Я его очень люблю, но мне не очень хотелось бы, чтобы он был моим учителем английского.