– Спасибо вам. Спасибо вам, мои зуавы!
Маршал был непревзойденным мастером даже самые простые фразы произносить с драматической интонацией. Он был уверен, что битва подошла к концу. Было половина пятого пополудни, а он с самого раннего утра не сходил с седла. Возбуждение дня наполнило умирающее тело нервной энергией, но теперь давала себя знать смертельная усталость. Когда Раглан предложил ему вместе с англичанами преследовать врага, старый маршал отказался. Раглану ответили, что «французы не могут идти дальше». Ранцы солдат остались далеко позади, и теперь нужно было вернуться за ними.
Сначала Раглан хотел сам вместе с 3-й дивизией генерала Ингленда, кавалерией и артиллерией на конной тяге преследовать противника. Но, подумав, решил, что без французов преследование теряет всякий смысл. Поэтому войскам был отдан приказ стать лагерем на ночь.
Разочарованный и опечаленный отказом французского командования от сотрудничества, он через расположение своей армии отправился обратно к реке. Солдаты дружно приветствовали своего командующего. Даже раненые пытались вставать с носилок. Раглан был настолько расстроен, что почти не обращал внимания на приветствия солдат, которые прежде всегда приводили его в волнение. Он направился обратно в Бурлюк, где в дымящихся обугленных зданиях хирурги спасали жизни раненых. В течение часа он переходил из одного здания в другое, беседуя с лежащими в ряд на полу людьми. Сопровождавший Раглана адъютант позже с ужасом писал домой «о хирургах с руками в крови, о сложенных на соломе только что ампутированных руках и ногах, о полах, скользких от крови». Раненые лежали на склонах холмов перед поселком и на равнине за ним. Они стонали, кричали, жалобно просили воды. Хирурги, в полной униформе и с перекинутыми через плечо сумками с инструментом, при свете угасающего дня передвигались от одного раненого к другому, делая операции прямо на земле или на дверях, оторванных от домов и бань. «Нас слишком мало, – заявил доктор Скелтон, – лично я проводил операции независимо от того, был раненый русским или англичанином». Казалось, раненым нет числа. Раненые и мертвые, англичане и русские лежали вместе. «На одном из таких пятачков лежали 5 офицеров 23-го полка, в том числе 1 полковник, – все мертвые. Их раны были ужасны».
В отличие от англичан русские артиллеристы при стрельбе выдерживали очень низкий прицел. Большинство ранений, полученных при такой стрельбе в живот, в нижнюю часть легких, оказывались тяжелыми и болезненными. Вскоре после шести стемнело, и хирургам пришлось продолжать работать в темноте. В домах не осталось места. В мерцающем свете фонарей фигуры врачей склонялись над телами покалеченных людей. Не хватало фонарей, инструментов, почти не было лекарств. Всю ночь из темноты слышались стоны и крики, мольбы принести воды. Иногда слышались выстрелы русских ружей. Было непонятно, стреляют ли это английские солдаты, которые используют оружие врага для разведения костров, чтобы согреться, или раненые русские в английских солдат, которые по ошибке пытались ползти в их сторону. Русские не делали разницы в выборе целей и стреляли даже во врачей, в солдат, которые всю ночь поили раненых, своих и чужих, водой, в таких же раненых англичан, лежащих около них. «Как-то я стал свидетелем отвратительного случая, – вспоминал Тимоти Гоуинг, – молодой офицер дал русскому раненому немного бренди из своей фляжки, а когда он повернулся, чтобы идти дальше, тот парень спокойно застрелил его». На берегу раненый русский застрелил в спину сержанта в тот момент, когда тот склонился к его товарищу, чтобы напоить водой.