— Пригласи своего друга в дом, дорогая. Я всегда так говорила и буду говорить впредь. Твоя мама всегда рада и горда развлекать твоих друзей.
Миссис Глей, казалось, не узнала меня; я был частью смутного прошлого, затуманенного возлияниями, которые начались с самого утра. И тем не менее, она мне обрадовалась.
— Пригласи своего друга в дом, Милдред. Я налью ему стаканчик. Молодым людям нравится, когда их обхаживают; этому тебе еще предстоит научиться. Ты потратила большую часть своей молодости на своего никчемного муженька...
— Не строй из себя дуру, — холодно произнесла Милдред.
— А я и не строю. Я говорю то, что чувствует мое женское сердце. Разве не так? — обратилась она ко мне. — Заходите, выпьете со мной, а?
— С радостью.
— И я буду рада побыть с вами.
Миссис Глей распростерла руки в приветствии и пошатнулась в мою сторону. Я подхватил ее под мышки. Она захихикала у меня на груди. С помощью Милдред я провел ее в гостиную. Из-за обилия складок на ее наряде, напоминавшем мне саван мертвеца, манипулировать ею было трудно.
Однако она сумела усесться на диван и произнести благовоспитанным тоном:
— Прошу прощения. У меня на секунду закружилась голова. Это, видите ли, от свежего ночного воздуха.
Словно пораженная невидимой и неслышной пулей, она мягко завалилась на бок. Через минуту она захрапела.
Милдред подняла ее ноги на диван, поправила огненно-рыжие волосы и подложила под голову подушку. Сняв с себя пальто, она укрыла ноги миссис Глей. Все это она проделала с нейтральной ловкостью, без нежности и без злобы, словно делала это много раз и собиралась делать много раз и впредь.
Таким же нейтральным тоном, словно разговаривала с младшей по возрасту, она сказала: — Бедная мама, пусть тебе приснятся сладкие сны. Или лучше ничего не приснится. Желаю тебе спать вообще без сновидений.
— Может, мне отнести ее наверх? — предложил я.
— Пусть спит здесь. Не в первый раз. Это бывает два-три раза в неделю. Мы привыкли.
Милдред села в ногах у матери и оглядела комнату, словно стараясь запомнить ее убогий вид. Она уставилась в пустой глаз телевизора. Пустой глаз, в свою очередь, уставился на нее. Она посмотрела на лицо спящей матери. Когда Милдред вновь заговорила, мне еще больше показалось, что она поменялась со своей матерью возрастом:
— Бедная моя рыжая. А знаете, у нее были натуральные рыжие волосы. Я даю ей деньги, чтобы она подкрашивала их в парикмахерской. Но она предпочитает красить сама, а на сэкономленные деньги покупает выпивку. Я не могу осуждать ее. Она устала. Четырнадцать лет она содержала пансион, а потом устала.