Поглощенные беседой и семечками, дозорные заметили его не сразу, и это дало не только выигрыш во времени, но и психологическое преимущество. Опытный боец, Адвокат прекрасно сознавал, что в подобных случаях крайне важно, кто кого увидит первым.
Увидел он. (Взгляд метнулся из-под бровей, точно клинок.) Лица подъездных кумушек горели, подпаленные солнечными лучами, уже по-вечернему слабыми, последними, а изнутри разогретые жаром самозабвенной беседы, которую он прервал своим вторжением. Вероятно, на них тоже действовало полнолуние: больно уж напряженно, больно уж пристально всматривались в приближающегося соседа. Адвокат поклонился (не размыкая губ!), и ему с готовностью ответили – с готовностью, но немного вразнобой; слова приветствия растянулись во времени, размазались, зато взгляды были остры и точны (тоже клинки, но не такие быстрые) и конвоировали беднягу до самой двери. Спиной чувствовал, как поворачиваются вослед ему головы… (Так, констатировал всевидящий Перевозчик, провожают к месту казни. Так, констатировал Перевозчик, он же соглядатай и хроникер, провожают к пиршественному столу.)
Адвокат, разумеется, ни о чем таком не думал. Без единой мысли в голове втянулся в подъезд, в сумрачную его нечистоту, в затхлость каменного мешка, где жмутся по углам облезлые, с испуганными глазами кошки, где сочится из труб вода и чернеют на цементных ступеньках яблочные огрызки. Не дыша – почти не дыша, лишь самую малость забирая воздух, да и то ртом, – приблизился к лифту, с силой утопил кнопку.
Кнопка не засветилась. Не отозвалась на прикосновение пальца алым ровным огнем – темно и безжизненно было внутри пластмассовой шляпки, лифт не работал и, наверное, уже не заработает никогда. Это ощущение – что не заработает – охватывало его всякий раз, когда лифт ломался, но неделя проходила, другая, и машина, к удивлению Адвоката, воскресала, опять принималась натужно, с пощелкиваньем и скрипом, ползать вверх-вниз, а через несколько дней надолго (навсегда, казалось опять-таки ему) замирала.
Пришлось к боковому идти, этот вызывали редко, ленились пройти девять – Адвокат сосчитал! – ступенек, и поэтому боковой выходил из строя не так часто, а посему выглядел куда приличней: полированные стенки меньше исцарапаны, низкий желтоватый потолок не так сильно исчерчен сигаретными ожогами, а пол не вздут. (Пока что не вздут.) Но вот беда: когда-то, очень давно, то ли неделю назад, то ли год, в боковом лифте перегорела лампочка. Или, может быть, думал Адвокат, имеющий привычку мысленно прокручивать разные варианты, – может быть, лампочку украли. Так или иначе, но в кабине воцарилась тьма, и воцарилась, естественно, навсегда. Все сегодняшнее, по ощущению Адвоката, было навсегда, все прошлое было давно, неделя и год сравнялись между собой, а будущее отсутствовало. Черный провал зиял вместо будущего, дыра, которая манила и притягивала взор Адвоката. Нет, он ничего не видел там, да и не надеялся увидеть; тут важна была пусть недолгая, но сосредоточенность взгляда (последнее время взгляд все больше блуждал, редко на чем останавливаясь), важна была направленность взгляда, устремленность его, целеустремленность – качества, без сомнения, молодые, юношеские, почти детские, когда вступающий в жизнь нетерпеливо всматривается в распахнутые перед ним дали; таким образом, седобровый Адвокат как бы отъезжал назад, возвращался на исходную позицию. И это было приятно.