Иное дело – Мальчик, этот мог поспеть в самый раз, врасплох застав его со своим воробьем. Электричка вошла-таки в график и к очередной платформе подкатила тютелька в тютельку. Пассажиров на этой ранней платформе не было – ни единого человечка! – никто не вошел и никто не вышел, но поезд все равно послушно отстоял положенное. Это неукоснительное соблюдение порядка, это следование букве закона, как выразился бы Адвокат, вселило тревогу в малолетнего нарушителя. Незаметно пощупал он в кармане билет – билет был на месте, но все равно могут подойти, обыскать могут, спросить, откуда деньги. (О Чикчирише не спросят, на этот счет Мальчик не волновался.)
Мимо двух станций пролетели, не останавливаясь и даже не замедляя хода (ускорили, показалось ему), хотя на одной платформе стояли люди. Тут уж порядок нарушался, – во всяком случае, с точки зрения здравомыслящего Мальчика, – а раз так, раз порядок нарушается, то и ему тоже бояться нечего. Мальчик успокоился и ему даже снова, только еще сильней, чем на станции, захотелось есть. В тот же миг явственно ощутил запах колбасы, и это не было плодом его голодной фантазии, вовсе нет: колбасу лопала тетка с корзиной, не нарезанную, от целого куска отхватывала, сдирая толстыми пальцами сухую легкую кожицу. У Мальчика аж слюнки потекли, а Адвокат в задумчивости опустил книгу, вслушиваясь в себя.
Мужчина с вытатуированной на руках птицей встал, подмигнул проголодавшемуся и, на ходу доставая сигареты, направился, покачиваясь (поезд летел изо всей мочи), в тамбур.
Адвокат в задумчивости опустил книгу, вслушиваясь в себя, и понял, что голоден. Прекрасно! Стакан горячего молока, размеренно выпитого в предрассветный час маленькими глотками, нередко выполнял роль пусть запоздалого, но снотворного. Откинул одеяло, медленно, тяжело, с кряхтеньем сел (ему не то что нравилось чувствовать себя стариком, нет, просто изношенность собственного тела, несколько преувеличиваемая им, была для него своего рода гарантией, что путь, который отмеривают выпадающие из карниза держатели, – путь надежный и не столь уж долгий), нашарил припухлыми ступнями тапочки, поднялся, тоже с кряхтеньем, и, шаркая ногами, двинулся в кухню.
В доме напротив светились на последнем этаже несколько окон. Они всегда светились, каждую ночь, причем интенсивность освещения менялась, а за шторами двигались неясные тени. Эта ночная таинственная жизнь интриговала Адвоката, но он не предпринимал ни малейшей попытки узнать, что за люди обитают там. Более того, если б ему вдруг вздумали рассказать об этом – например, дежурящие у подъезда дозорные: уж эти-то все знали, – он бы не стал слушать, уклонился под благовидным предлогом. (А вот Мальчик так жадно всматривался в горящие маленькие, почти игрушечные окошки узкого высокого дома, мимо которого проползала электричка, что перестал даже ощущать запах колбасы.)