— Верно, — кивнул Судских. — Потому что я — русский. А китаец этого не видит и всюду станет вживлять китайскую философию, свой образ жизни и мышления. Что плохого — спросите вы? А то, что думающих русских китаец постарается сделать духовными кастратами, а упрямцев, которым ближе изба, а не фанза, кастрируют натурально либо заставят пользоваться презервативами, чтобы не рассуждал и себе подобных не плодил. Хорошая мысль? Презерватив на голову — и все китайцы. В принципе любой завоеватель ничего плохого не желает побежденным. Одних вырезал, чтобы хлеба всем хватало по карточкам, других крова лишил, чтобы не размякали от лени, третьих солдатам на потеху отдал, чтобы солдаты повеселели, а в целом — поработил, сделал людьми второго сорта и лучшие земли заселил своими китайцами. Так вот, Юрий Дмитриевич, я не желаю быть второсортным и никто из моих соплеменников не желает, кроме подобных вам зомби.
— Как вас понять? При чем тут наше правило кодировать каждого члена организации и червячная масса рядовых обитателей? — возмутился Шмойлов.
— Какой вы, право, непонятливый! — усмехнулся Судских. — Зомбируют и чужеродной культурой, которую культурой-то можно назвать с натяжкой. Как говорится в народе, если кого-то ежедневно называть свиньей, он обязательно, захрюкает. Прекратим этот разговор, зомбированных не переубеждают. Вы меня хорошо понимаете. Сейчас я хочу знать места ваших явок, баз и где находится мой сын. Буду суров, предупреждаю сразу.
— Вам его вернут целым и невредимым, — глухо ответил Шмойлов. Он не казался сломленным, он выжидал, и Судских понял нехитрую игру профессионала.
— Когда? — спросил он. — Только без перечня условий.
— Завтра.
— Так быстро вы образумились?
. — Вы понимаете сами, я далеко не рядовой член. Могу самостоятельно принимать решения.
«Морочит голову и тянет время. Зачем?» — озадачился Судских.
— И вы можете дать мне честное слово? — спросил он, решив использовать свои возможности полностью. Первый вопрос предполагал искренность, пусть и наигранную. Но жесты, мимика…
— Да, я могу дать честное слово, — исподлобья смотрел Шмойлов на Судских, смотрел осторожно.
— Так дайте!
— Честное слово, — прямо глянул Шмойлов, и Судских хватило мгновения, чтобы в короткую паузу искренности заглянуть внутрь Шмойлова. Короткого мига хватило надолго.
По едва освещенным коридорам Судских стремительно двигался к источнику света, душе Шмойлова. Пространство расширилось, и он очутился в помещении с двумя узкими окнами. Подвал. Нет электричества, только свет из зарешеченных окон. Кое-какой скарб у одной стены, у другой на полосатом матрасе лежал Севка. Спал; Руки скованы наручниками…