Хоженая тропа вывела их на увал, и одновременно они увидели бревенчатый сруб с конусообразной крышей.
— Часовня, — уверенно определил Кронид. — Маленькая обитель христианского Бога.
Непонятные мысли посещали Кронида, когда он бывал в церкви. Мальчиком Пармен водил его на службы и послушать певчих, и, хотя он мало разбирался тогда в канонах православной церкви и богослужения, всякий раз ему хотелось быстрее наружу от воздуха, пропахшего ладаном. «Что так, внучек?» — спрашивал Пармен. «Христианский Бог только требует и ничего не дает», — по-взрослому отвечал Кронид. Внутри храма ему чудились угрожающие шепотки, осуждающие перешептывания невидимых святых, лики их с укором смотрели с икон и фресок, будто пришедшие собирались украсть что-то, их одергивали: «Не укради», «Не пожелай», «Не замысли». Эти нашептывания мешали ему сосредоточиться. Служба шла, пришедшие терпеливо ждали конца.
— Дедушка, а как выглядит жилище Ория? — как-то спросил он.
— Чистым, внучек, — ответил Пармен, определив состояние Кронида. — В нем обитает один праотец Орий. Раньше христовы храмы были бедны и просторны, девственная сила царила там. Позже их захламили утварью, поселили сподf вижников Иисуса, украсили сусальным золотом, словно как разбогатевший купчишка похваляется достатком и сановными заступниками. Стало тесно людям общаться напрямую с Богом, их побудили передавать свои просьбы Христу и прочим святым. Измельчали и сама вера, и помыслы. Кто денежку просит, кто исцеления от болезни, кто соседа покарать, а единения с Богом — никто…
— Боже! — воскликнул Кронид, едва переступив порог часовни.
Загаженный пол, головешки от изрубленной и сожженной двери, пустые бутылки и банки предстали перед ним. И ничего не сохранилось от святости. Ни иконы, ни лампадки. А они были… Доску с прописанным ликом Николы Угодника приспособили под сиденье, Божья Матерь заменяла стол. Доски были широкими, таких еще поискать надо, широченные кедровые стволы пошли на распилку. А в красном углу часовни сажей прописано: «Это мы боги! Рудик Писарев, 17 лет; Таня Смашная, 15 лет; Офелия Гулько, 14 лет».
Слезы навернулись на глаза Кронида.
— Не входи, — заслонил он проход перед Оками. — Дурной знак, не смотри…
Оба остались снаружи, и Кронид никак не мог выразить свои чувства. Пристыженным выглядел и Оками: краем глаза он разглядел, что там внутри.
— Давай уберем? — предложил он.
— Спасибо, Оками! — умилился Кронид, будто именно этих слов и ждал он. — Я стеснялся предложить это, я и без того задерживаю тебя, но мне так стыдно, так обидно!..