— Не стало! — передразнила она. — Ты где рыбу ловишь? В озере? В круглом таком, да?
— Там, — не понимал раздражения Вики Кронид.
— Да оно Кровавым называется!
— Нехорошее название, — пробормотал Кронид. — Но рыба…
— Кретин! Законченный кретин!
— Обожди. Зачем ты ругаешься? Я ничего плохого не сделан, и ты раньше ничего не знала об озере, не возмущалась…
— Другие сделали! — вскочила она и снова села в волнении, собираясь с мыслями. — Это был самый ужасный лагерь в округе, наверное, во всем ГУЛАГе такого не было. Когда Сталин умер, сюда согнали более тридцати тысяч человек, потому что озеро это не замерзало в самый лютый холод. Их расстреливали этапами и трупы сбрасывали в озеро. А рыба твоя до сих пор питается мертвечиной, как из холодильника. Понял?
— Боже! — ужаснулся Кронид, схватившись за виски, а она добивала его жутким рассказом:
— А земля в лагере пропитана людской кровью, отчего трава вокруг такая зеленая. И сам ты импотент потому, что жрешь эту гадкую рыбу!
Бедный Кронид беззвучно рыдал, упав лицом на свое ложе. Она подошла к нему, стала оглаживать его голову.
— Успокойся, Кронид. Слезами горю не поможешь, но все поправимо. Будешь жить в городе, учиться пойдешь…
Он не отвечал, но по прекратившимся рыданиям Вика поняла, что он слушает ее.
— Ты согласен со мной? — спросила она, заглядывая сбоку в лицо Крониду, которое он усиленно прятал руками. — Ответь мне: ты согласен вернуться к людям?
Кронид приподнял голову и промолвил:
— Сейчас я не имею права уходить из этих мест.
— А кто тебе может запретить?
— Никто. Но есть долг перед умершими. Я обязан молиться по безвинно убиенным, и здесь упокоен мой друг Оками. В его смерти я виновен, — ответил Кронид.
— Сколько времени займет твоя панихида? — подумав, спросила Вика. Она твердо решила для себя забрать Кронида.
— Это не панихида. Это необходимость, чтобы люди прошли к Орию, иначе здесь будут жить болезнь и скверна.
— Кронид, кончай эти глупости! — наморщила лицо Вика. — Ты взрослый и умный человек, отлично разбираешься во многих вещах, зачем тебе забивать голову пустяками?
С минуту он не откликался, а когда повернул к ней голову, Вика ужаснулась. Его лицо изуродовал гнев, перемешанный с болью, как снег с грязью.
— Пустяки? Ты сказала, пустяки? Только что ты рассказала мне страшные вещи. Души этих людей витают здесь, им зябко и одиноко, а ты говоришь — пустяки!
— Завел панихиду! Да кому какое дело до того, что было и быльем поросло? Слава Богу, заразу не подхватил.
— Как же может человек без боли и ужаса говорить о безвинно убиенных? Как можно поминать имя Бога, не убоявшись?