— Что так напугался? — поинтересовался рыцарь. — Неужели в твоём маноре домового не было? Как же вы жили-то?
— Не было, — мелко кивнув, подтвердил Гунтер. — У нас их вообще не было. Разбежались, надо полагать.
— Нехорошо домовых распугивать, — серьёзно сказал сэр Мишель, покачав головой. — Ладно, пошли вниз. Слышишь, приехал кто-то? Надо думать, папа вернулся из деревни.
И в самом деле — из бойниц-отдушин донёсся стук копыт. Спустившись на первый этаж башни, сэр Мишель и Гунтер вышли во двор и первым делом узрели бейлифа графства сэра Аллейна д'Эмери, передававшего конюху поводья своей лошади. Рядом с ним стоял господин барон де Фармер, а позади виднелась красная физиономия королевского сержанта.
Сэр Мишель обмер и схватил Гунтера за плечо. Не иначе сейчас потащат в монастырь Святой Троицы на аббатский суд, а потом заставят новый колодец рыть заместо загаженного. Но, судя по всему, у бейлифа были другие причины посетить барона Александра. Сэр Аллейн, сопровождаемый хозяином дома, прошёл мимо сэра Мишеля и его оруженосца в зал, и лишь холодно кивнул рыцарю.
— Трапеза подождёт, — барон обернулся к сыну, а лицо его было серьёзное и озабоченное. — У нас важный разговор с господином королевским бейлифом, так что будь так добр не мешать нам.
Сэр Мишель, облегчённо вздохнув, улыбнулся и потянул Гунтера во двор.
— Пошли в кузню, покажу, какие наш кузнец Бернар замечательные мечи куёт. Если захочешь — выберешь себе заместо твоего… ов… автомата! Добрый клинок понадёжнее будет.
* * *
— Барон человек богатый, а зеркал до сих пор не завёл. Или их не изобрели ещё? — бурчал под нос Гунтер, тщетно пытаясь начисто выскрести подбородок маленьким кинжалом, склонившись над широкой миской с водой, в которой колыхалось его мутное отражение. Этот клинок был самым миниатюрным из имевшихся в кузне. К завершению операции, поименованной германцем как «бритьё оруженосца» на лице уже имелось три пореза — отсутствие зеркала и мыльной пены, а также непривычный и неудобный инструмент превращали самую простую и обыденную в прошлом процедуру в изощреннейшую пытку.
Гунтер совершенно не учёл того обстоятельства, что во времена, сопутствующие крестовым походам, бриться не любили, и большинство мужчин носили бороды. Но когда Гунтер коснулся ладонью своей щеки и ощутил под пальцами изрядно отросшую жёсткую щетину, он понял, что перебороть самого себя не в состоянии и, хочешь не хочешь, а приводить в порядок лицо придётся. К тому же он не очень хорошо представлял себе, как будет выглядеть с бородой.
Втолковывать свою мысль сэру Мишелю пришлось долго, ибо рыцарь не совсем понял, о чём идёт речь, а когда, наконец, сообразил, то жутко возмутился, произнеся пламенную речь, суть которой сводилась к тому, что борода есть непременный атрибут мужественности, и ежели таковая растёт, то сбривать её сущее преступление. Правда, у самого рыцаря даже намёков на бороду не было — лишь над верхней губой произрастало нечто, способное со временем превратиться в густые светло-русые усы.