Очень тихие шаги за спиной. Гунтер решил не оборачиваться и положил руки на траву.
— Sidi smirno, suka! — послышался тихий голос и шеи германца коснулось гладкое дуло пистолета. Второй рукой гость провёл по его поясу, по бокам и животу — искал оружие. Гунтер чувствовал его дыхание — чуть тяжёлое и прерывистое. — Ruki podnimi.
«Знакомый язык! — господин оруженосец буквально подпрыгнул бы на месте, не холоди шею оружейный металл. А выстрел мог последовать в любой момент — это Гунтер чувствовал подсознательно, инстинктом военного. — Польский? Нет, ошибаюсь. Там много шипящих. Греческий? Абсурд… Конечно же, русский!»
И он, вспомнив поездку в Россию осенью 1939 года, произнёс два единственных русских слова, которые знал:
— Водка. Сталин.
— Сталин? — замер человек, стоявший за спиной. — Сталин…
Потом он снова что-то сказал, но Гунтер не понял, что именно. Ясно было одно — интонация вопросительная.
— Do you speak English? — Райхерт-младший, спасибо отцу, профессору-лингвисту, отлично говорил на английском и подумал, что гость может знать этот язык. А если нет? Господи, как же с ним объясниться?
— Yes, — в голосе незнакомца появилась неуверенность. — Who are you?
— Я немец, — пытаясь сохранять спокойствие, ответил Гунтер на языке Шекспира, — офицер военно-воздушных сил. Пожалуйста, уберите пистолет. Не дай Бог выстрелит.
— Не выстрелит, — пробурчали сзади. — Вообще-то оружие на предохранителе. Ты действительно немец? Из ФРГ? Послушай, какая это страна?
Гунтер не нашёл ничего умнее, как ответить:
— Нормандия, королевство Английское. Одна тысяча сто восемьдесят девятый год от рождества Христова.
Когда позади раздался шум падающего тела, германец ничуть не удивился.
* * *
— Я, конечно, понимал, что здесь всё неправильно… Но чтобы настолько!
Очнувшийся гость сидел у разведённого Гунтером костерка и страдал. Большей частью на незнакомом языке. Иногда по-английски. Общий смысл его жалоб сводился, как понимал германец, вот к чему: «Не надо было ехать в эту проклятую Англию!»
Отец Колумбан, с большими трудностями снятый Гунтером с дерева, привалился спиной к толстому сосновому стволу и, беззвучно шевеля губами, рассуждал о бренности мирской жизни. Недовольный и злой сэр Мишель растирал отшельнику пораненную жёсткой верёвкой лодыжку спиртом из фляги. Старец морщился, но, как и положено святому, терпел.
Мишеля пришлось извлекать из волчьей ямы с помощью верёвки. Незнакомец постарался на славу — ловушка была глубиной не меньше двух метров, с песчаными осыпающимися стенками. Невысокий рыцарь прыгал на дне ямы, пытаясь уцепиться за её края или редкие древесные корни, но все попытки заканчивались плачевно. Когда наверху показалось лицо Гунтера, державшего в руках тонкий, но очень прочный канат, срезанный с ноги отца Колумбана, сэр Мишель взъярился окончательно: