С тем и пришли. А на площади людно — плакаты, плакаты, плакаты, и лежанки, лежанки, лежанки. А на лежанках — симтаотцы, симтаотцы, симтаотцы. Так люди протестуют против ракетных обстрелов. На лежанках лежит даже какое-то количество населения, моим учреждением неохваченное, но оно заметно тонет в массах населения уже охваченного. Так что можно эту акцию считать медицинским обходом. На этой площади и разбил Бухбут свой шатер — по случаю жары полог шатра был приподнят, и по зеленым в цветочек трусам, обтягивающим толстую бухбутову жопу суицидент был легко узнаваем.
Узнал он и нас, и немного оробел — все же пришло к нему двое мужчин, и каждый из них от природы снабжен аппаратом, легко гасящим любое точечное возгорание. А я, надо сказать, крепко напился с утра чая, а в туалет заскочить перед выходом забыл…
Оробеть-то он оробел, но заранее приготовленной речью разразился − получалось так, что ставить ему кровать в выделенной квартире почти некуда — а как осуществлять "зугиют"? Для непросвещенных объясняю, значение термина "зугиют" − "зуг" − это на иврите "пара", а производное от этого слово буквально означает "спаривание", но не просто, а с женой. Для этого акта вне брачных уз есть другое слово.
Тут подошла геверет Бухбут, и я ощутил даже какое-то сочувствие к главе семьи — выглядела она как сексапилка − малолетка из рабочих предместий, этакая звезда люберецкой дискотеки. Я понял, что проблема кровати и, соответственно, "зугиюта", стоит остро.
"Вот именно" − сказало прелестное дитя, сама мать двоих детей, "ну, некуда кровать ставить, она у нас большая". Тут подошла социальная работница из городских служб, и Бухбут переключился на нее, а мне бросил небрежно — "доктор, увидимся послезавтра". Я подумал и решил так: если Бухбут передумал убивать себя, то сказанное им означает, что он придет ко мне на прием в четверг. В противном же случае это значит, что я должен помереть до четверга, и повидаться мне придется с ним уже в другой жизни, что тоже, конечно, полностью исключить нельзя, но думать об этом как-то не хочется.
− Ладно, — сказал я ему, − приходи в поликлинику, поговорим, чем сможем, тем поможем
На том и расстались.
Улица, но которой стоит наша поликлиника — она же − Центр Психического Здоровья — довольно узкая. Как раз двум машинам разъехаться. Наш сарай стоит немного отдельно, а дальше — вокруг — сплошные виллы. Вольно, прямо скажем, дышит народ.
И поутру, вдруг, с легкостью сметя охрану, в помещение Центра Психического Здоровья врывается бабка в ночнушке — надо сказать, что к появлению людей в самом неожиданном виде мы привыкли. Как-то открывал я дверь тетке с синим воротником вокруг шеи и с головой, обильно смазанной какой-то дрянью — оказалось — дама просто следит за собой и в процессе покраски решила отведать психотерапии — так и заявилась к нам — с краской на голове. Не пропадать же времени зря, в самом деле. Но ночнушка — это уже слишком, даже для симтаотских простых нравов. С порога бабка с неистовым марокканским акцентом начинает визжать, обзывая всех и каждого, а особенно начальницу мою Фоц. Оказалось — бабка — соседка наша из дома напротив, и проблема состоит в том, что поставленная на улице машина отражает своим стеклом свет бабке в лицо. А она как раз в это время готовит завтрак. Бабка, конечно, была изгнана из медицинского учреждения, но с каким трудом…