— Черт побери, тогда следуйте за мной сами!
— Куда это? — осторожно осведомился лейтенант.
Д'Артаньян остановился и повернулся к нему:
— Страатман, только не перебивайте и не пугайтесь… Помнится, вы не раз говорили, что охотно женились бы на подходящей женщине, располагающей кое-каким хозяйством?
— О да! — мечтательно признался лейтенант. — В Швейцарии меня никто не ждет, любезный д'Артаньян, и возвращаться мне некуда. У меня отложено тысячи полторы пистолей, найти бы еще милую хозяюшку…
— Вам нравится Луиза Бриквиль?
— О да! В высшей степени! Но она, как известно, замужем…
— Она вдова со вчерашнего дня.
— Вот как? Но, насколько мне известно, вы, друг мой, имеете честь состоять другом дома…
— Уже нет, — нетерпеливо сказал д'Артаньян. — Следуйте за мной, Страатман, не колеблясь — и ваше счастье будет устроено скорее, чем вы думаете! Вперед, Швейцария, вперед!
И он устремился к улице Старой Голубятни, решительно увлекая за собой флегматичного швейцарца, все еще обдумывавшего его слова по свойственной уроженцам вольной Гельвеции неторопливости ума. Прошло не менее пяти минут, прежде чем Страатман спросил с потрясенным видом:
— Но ежели она вдова, то, стало быть, она свободна?
— Страатман, дружище, вы мудры, как тот библейский царь — как бишь его, Суламифь… Вперед! Вперед!
Вскоре стало ясно, что дом покойного Бриквиля не особенно и напоминает собою пресловутое обиталище печали. Слуги, конечно, сохраняли на плутовских физиономиях приличествующее случаю кислое выражение, полагаемое ими траурным, но вряд ли печаль их была искренней, ибо скупого и придирчивого хозяина никто не любил.
Равным образом и Луиза далека была от классического образа безутешной вдовы. На ней, разумеется, было надето траурное платье, а кроме того, ее нежные пальчики и лебединая шея по обычаям того времени украшали особого вида траурные принадлежности — подвеска с черепом, кольца со скелетами и гробами, но глаза ее отнюдь не выглядели распухшими от неудержимых рыданий, а голос вовсе не сорвался от причитаний. Странно, но эта одежда и эти украшения лишь придавали прекрасной нормандке очарования, так что лейтенант Страатман, собравшийся было рассыпаться в цветистых соболезнованиях, прикусил язык и восхищенно замер.
— Как хорошо, что вы наконец пришли, дорогой Шарль! — сказала она самым обычным голосом. — Я в совершеннейшем отчаянии и расстройстве — столько печальных хлопот свалилось на голову бедной вдовы, лишенной дружеской поддержки, крепкого мужского плеча…
Она даже достала из-за рукава кружевной платок и прижала его к глазам — но у д'Артаньяна осталось стойкое подозрение, что изделие брабантских кружевниц так и осталось сухим…