Этими своими мыслями он, разумеется, не стал делиться с г-м Бонасье — во-первых, не стоит беседовать с пожилыми мужьями ветреных красоток о таких вещах, во-вторых, г-н Бонасье и без того производил на д'Артаньяна впечатление совершенно затурканного человечка, терзаемого страхами перед всем на свете. В минуты веселого настроения (увы, посещавшие его на улице Могильщиков крайне редко) д'Артаньян готов был даже допустить, что г-н Бонасье имеет за спиной какую-то грандиозную и жуткую тайну — ну, например, однажды он, застигнув женушку с любовником, сгоряча убил последнего и закопал тело в подвале…
Это был, разумеется, сущий вздор — г-н Бонасье выглядел трусом, не способным убить и полевую мышь, но порой его бегающие глазки, удрученный вид и вздрагивание при каждом громком звуке и впрямь заставляли гасконца верить, что дело тут нечисто…
Он с тяжким вздохом отвернулся было от окна, собираясь осилить еще десяток страниц «Декамерона»…
И застыл в неудобной позе.
Прекрасная карета нюрнбергской работы, запряженная двумя сильными нормандскими лошадьми, показалась на улице Могильщиков и, проехав немного, остановилась как раз напротив ворот домовладения г-на Бонасье, напротив подпиравшего воротный столб Планше, — а тот, узрев хотя бы подобие развлечения, уставился во все глаза на столь знакомый д'Артаньяну экипаж.
Действительно, это была та самая карета, запомнившаяся после событий в Менге… Более того, в глубине кареты своим орлиным взором д'Артаньян с колотящимся сердцем тотчас заметил ту самую прелестную и загадочную особу, не известную по имени герцогиню, красавицу лет двадцати пяти, с вьющимися черными волосами и глубокими карими глазами. На сей раз она была в палевом платье, щедро украшенном кружевами, в сиянии самоцветов.
Д'Артаньян замер у подоконника, не в силах шелохнуться. Владевшие им чувства были самыми противоречивыми и трудно поддававшимися определению, совсем недавнее прошлое ожило, вновь грозя захватить в поток событий… или нет?
Он видел, как с подножки кареты соскочила горничная, где она сидела по обычаю того времени, смазливая девушка лет двадцати, живая и проворная, с большим пакетом в руке. Она прямиком подбежала к оторопевшему Планше и спросила бойким, мелодичным голоском:
— Вы здесь служите? В этот доме?
— Д-да… — ответил чуточку растерявшийся малый.
— Вашему господину, — с озорной улыбкой произнесла горничная, сунула Планше в руку пакет и вприпрыжку вернулась на ступеньку. Кучер моментально хлопнул вожжами, прикрикнул на лошадей, и карета унеслась во мгновение ока, словно запряженные в нее кони были крылатыми… как их там? Ага, Фугасами!