Д'Артаньян, откашлявшись, хрипло сказал:
— Тысяча извинений, герцогиня… Королевская служба, да вдобавок дуэли… В Париже развелось столько нахалов, что порой невозможно спокойно пройтись по улицам — пока доберешься из Сен-Жермена в кварталы Сен-Оноре, по пути придется проучить не одного задиру…
— Я слышала, что в последний раз вам не особенно повезло?
— Это случайность, милая Мари, — сказал д'Артаньян поспешно.
— Ну разумеется. Этому проклятому беарнцу попросту повезло… Но вы его еще убьете, я не сомневаюсь!
— На части разрублю! — грозно пообещал д'Артаньян. — И каждый кусочек проткну по отдельности!
— Странно, — сказала герцогиня в некоторой задумчивости. — Мне вдруг показалось, что у вас у самого гасконский выговор… Хотя вы ведь родом из Оверни?
— Из Лимузена, — браво солгал д'Артаньян, слегка встревожившись, хотя на деле представления не имел, из каких мест происходит этот чертов Арамис. — Наш выговор так напоминает гасконский, что путают очень и очень многие…
— Да, должно быть… — безмятежно сказала герцогиня, улыбаясь ему. — Я никогда не была сильна в географии и окраинных наречиях, просто отчего-то показалось вдруг, что выговор у вас гасконский… Оставим эти пустяки.
— Охотно, — сказал д'Артаньян, и сам страстно желавший любой ценой увести разговор от опасной темы. — Не удручайтесь незнанием географии, герцогиня, к чему ее знать дворянам, если есть кучера? Они всюду довезут… Есть вещи, в коих вы несравненно более сильны…
— Вы полагаете? — прищурилась герцогиня, улыбаясь ему нежно и загадочно, ухитряясь одновременно выглядеть наивной и искушенной покорительницей сердец (один бог ведает, как женщинам удается эти несовместимые крайности совмещать, но ведь удается же блестяще!). — И в чем же я сильна, по вашему мнению?
— В несомненном искусстве одним своим появлением разбивать сердца, — сказал д'Артаньян с воодушевлением.
Он уже совершенно успокоился — видел по поведению герцогини, что она не узнает в нем нескладного юнца из Менга, виденного мельком, искренне принимает за Арамиса.
— Бедный… — протянула герцогиня с видом чрезвычайно наивным и в то же время соблазнительным. — Неужели я, плутовка, не ведая того, разбила ваше бедное сердечко?
— С той минуты, как я увидел вас впервые…
— И где же, шевалье? Женщины — существа впечатлительные, им приятно слышать такие подробности…
Хорошо ей было требовать! А вот д'Артаньян при всей своей изворотливости оказался, пусть и в переносном смысле, приперт к стене: что, если Арамис, чтоб его черти взяли, по примеру иных влюбленных в письмах к предмету своей страсти подробнейшим образом описывал свои переживания? И упомянул-таки, где увидел герцогиню впервые? И если сейчас д'Артаньян назовет совершенно другое место и время…